собрания не было давненько, с прошлого года, когда горожане взбунтовались, выражая неудовольствие королевским ордонансом о максимуме цен, из-за которого в Париже едва не разразился голод.
«Я не ошибался, – подумал капитан. – В городе большая беда. Мятеж?.. Не может быть, я бы знал!»
Вышел прево – Плуабуш, как и большинство доверенных людей Филиппа, был молод, решителен и безгранично предан монарху. Иначе не получил бы столицу в безраздельное управление, в Париже его юрисдикция охватывала все сферы жизни города.
– Мессиры, – прево чуть поклонился. – Король Франции, наш господин и повелитель, уполномочил меня объявить свое решение, как суверена и помазанника Божьего. Мне предписано вскрыть полученный загодя приказ сегодня, по заходу солнца. Признаться, я и сам не знаю, что скрыто под печатью, за одним исключением – дело чрезвычайной государственной важности…
Жан Плуабуш достал из разреза левого рукава жиппона бронзовый тубус, раскрошил синий сургуч, которым была залита крышка, отвинтил ее. Извлек пергамент, украшенный гербами королевского дома. Пробежался взглядом по первым строчкам.
Зажмурился, словно не веря, встряхнул головой. Перечитал заново.
– Кхм… «
«Что-о? – Марсиньи решил, что ослышался. – Без всякого исключения взять под стражу? Иисусе!»
…Поскольку было проведено предварительное и скорое расследование слухов в народе…
…Поскольку результатом означенного расследования были чрезвычайно тяжелые подозрения…
…Поскольку мы обязаны установить истину по просьбе Святейшей инквизиции, которая обратилась к помощи нашей власти…
Разум капитана выхватывал из текста указа только отдельные фразы. Это невероятно! Ересь, отступничество от католической веры, идолопоклонство, заговор против Церкви и короля…
Как? Почему? Тампль замешан во всём этом?
Но ведь «неблагоприятные слухи в народе» – это никакая не выдумка, Марсиньи и сам не раз сталкивался с рассказами о неблагопристойном и оскорбительном поведении братьев-рыцарей! Еще этот Фюстель де Бевер, брат убийцы с улицы Боннель… Воз с сеном…
И все равно не верится!
– Господа, – бледный Плуабуш свернул пергамент. – Воля короля! Вот второй документ, который разъясняет действия службы парижского прево с наступлением полуночи… Ворота Университетской части должны быть закрыты до утра субботы. Никаких исключений ни для кого. На ворота левого берега Сен- Оноре и Тампль наступившим днем выставить тройную стражу, остальные также запереть. Старый Тампль занять в полночь силами дворян королевской свиты и шателена Ситэ. Оба отряда встречаются на Гревской площади. Сержанты прево… Мессир де Марсиньи, вы меня слышите?
– А? Да, – встрепенулся капитан. Ему доселе казалось, что все происходящее более похоже на дурной сон.
– Вам предписывается незамедлительно сменить охрану нунциатуры в Сен-Жан, выставить караулы, арестованных там братьев Ордена направить сюда, в Гран-Шатле и передать служителям тюрьмы. Засим с двумя третями людей от общего числа явиться к воротам Тампль, где ожидать его величество.
– Его величество? – повторил Марсиньи.
– Так в приказе. Дождавшись, сопроводить к Новому Тамплю, исполняя все приказы короля… Черт побери, капитан! Проснитесь же! Что с вами?
– Н-ничего, мессир прево. Прикажете исполнять?
– Незамедлительно. Идите. Прочим остаться и выслушать дальнейшие распоряжения!
Марсиньи свирепо глянул на Гуго де Ла Сель и Гуго де Кастро, рыкнул в усы что-то неразборчивое и загрохотал подковками сапог по каменной лестнице донжона Гран-Шатле. Мимоходом отметил, что если у первого Гуго от изумления брови на лоб вылезли, то нервничавший полный день де Кастро сейчас спокоен, будто праведник после исповеди. Даже улыбается.
Ну и ну, мессиры.
Грянуло.
– Начинаем, – хрипло сказал Иван. – Запомни накрепко: поперек батьки на рожон не лезь, держись у меня за спиной, но и сам смотри в оба. Хлебнешь?
Славик принял флягу с крепким красным вином, от души приложился. Ночь холодная, становится зябко.
Прошло около сорока минут после стремительного захвата комплекса зданий Сен-Жан-ан-Грев службой прево под предводительством господина Арно де Марсиньи. Впрочем, слово «захват» использовано неточно – восемнадцать храмовников-сержантов из охраны нунциатуры собрали перед порталом церкви, его преподобие Герард из Кларено приказал орденским сложить оружие и положиться на милость короля и Трибунала. Послушались беспрекословно, дисциплина. Смиренно отправились в крепость.
Сборы были короткими – дюжина доминиканцев верхом на осликах и мулах, «братья миряне» (кроме Ивана и Славика брат Герард привлек еще семерых из числа сотрудничающих с Sanctum Officium парижан – как на подбор крепкие молодые люди, для которых инквизиция была не только работодателем, но и образцом благочестия, на который стоит равняться), да еще двадцать два конных сержанта короля в синем с лилиями.
Точкой сосредоточения была избрана площадь перед воротами Тампль – небольшая и тесная, но подождать можно на прилегающих улочках. Постепенно подходили другие – с золотисто-лазурными косыми полосами Бургундии и нормандскими львами на коттах. Не шумели, стараясь не нарушать ночной покой города, хотя Славик замечал, как приоткрываются ставни на верхних этажах домов и мелькают желтоватые блики свечного света – обыватели поняли, что происходит нечто странное.
Звуки в ночи разносятся далеко, и за постукиванием копыт по камням мостовой, дыханием и фырканьем лошадей Иван различил подозрительное – будто бы удары железа по железу и приглушенные вскрики. Точно, направление определяется без затруднений, Старый Тампль или пристани храмовников возле Гревской гавани, где сосредоточены обширные склады с товарами.
Старинные владения Ордена внутри стен Парижа решено занять в первую очередь, чтобы не оставлять противника в тылу и не позволить ускользнувшим от королевского правосудия предупредить собратьев в основной крепости – Филипп и его советники приходили в ужас при одной мысли о том, что Новый Тампль придется штурмовать. Удачной может оказаться лишь первая и единственная попытка, взять с налету, с предельной наглостью. Возможная осада крепости приведет к непредсказуемым последствиям – симпатии народа изменчивы, из обидчиков и притеснителей тамплиеры могут быстро превратиться в безвинных страдальцев, попавших под тяжелую руку короля и нелюбимого плебсом Ги де Ногарэ…
А вот, кстати, и они – причем король, это видно в свете факелов, без доспеха. Потрясающая самоуверенность, Филипп Красивый свято убежден, что в случае возможных осложнений его защитит дарующий абсолютную неприкосновенность титул. Теплый плащ, подбитый соболем, кожаный колет, украшенный тиснением, и тонкий венецианский бархат шаперона сталь клинка не остановят. Но само слово «король» заставит любого сотню раз подумать перед тем, как обнажить меч.
Ногарэ предпочел не рисковать – кираса, кольчужный капюшон, из-под которого выбиваются темные вьющиеся волосы, наручи. Взгляд отрешенно-безразличный, как у любого фанатика, твердо верующего в волю фатума и свою безусловную правоту. Спокойствию канцлера можно лишь позавидовать.
В свите полтора десятка посвященных рыцарей, ни единого родственника Филиппа – при самом неблагоприятном исходе граф Карл Валуа как старший в роду временно возьмет на себя управление страной и проследит, чтобы власть была законно передана семнадцатилетнему дофину Людовику. И, по необходимости, постарается подавить сопротивление храмовников – если они решатся на открытый мятеж.
