приходить в гости к Беренгарии. Сегодня мы переедем обратно в монастырь, с аббатисой Ромуальдиной я разберусь самостоятельно.
– А Ричард?
– Ричард?.. У короля сегодня турнир и он не станет интересоваться ничем другим, кроме конных боев. Поверьте, о вас он забыл, едва уехав из замка. Согласны?
…Всадник, с головы до пят затянутый в кольчужный доспех, будто рыба в чешую – собственно кольчуга, чулки, оголовье, перчатки – вылетел из седла и тяжело грохнулся на сухую землю. Его соперник, остановив коня, торжественно потряс сломавшимся от удара копьем и совершил почетный круг по огороженному ристалищу. Поверженного торопливо унесли, оставив зрителей гадать – жив он или нет.
Сэр Мишель сидел на трибуне хмурый – ему тоже досталось. По жребию турнира он вышел одним из первых, противником рыцаря оказался шевалье с юга Франции, каковой и отправил молодого Фармера в кратковременное бессознательное состояние, последовавшее сразу за падением с лошади. К счастью, никаких серьезных повреждений не случилось, так, несколько синяков и уязвленное в очередной раз самолюбие.
– Костоломная забава, – комментировал восседавший рядом Гунтер. – Нет, я понимаю – благородное искусство, удаль, сила, желание прославиться… И все равно не могу принять таких развлечений. Сегодня уже шестерых покалечили.
– Коли не понимаешь и не принимаешь, молчи, – огрызнулся Фармер. – Самому-то небось страшно выйти?
– Страшно, – кивнул германец, с интересом наблюдая, как вызывают новых поединщиков. – Пойми, голову тебе могут проломить и в Святой земле, так зачем рисковать сейчас? К тому же я не умею.
– На турнирах приобретаешь необходимый опыт, – наставительно сказал сэр Мишель. – Чем чаще сражаешься с благородными дворянами, тем лучше будешь воевать с неверными.
– У сарацин тактика другая, – отозвался Гунтер. – Нет у арабов тяжелой конницы. Налетели, ударили, удрали. Потом еще несколько раз подряд, пока не измотают противника.
Рыцарь замолчал, Гунтер продолжал смотреть за поединками. На подобном представлении он находился впервые и было интересно взглянуть, как же выглядят настоящие рыцарские бои.
В романах о Средневековье – по крайней мере, у Вальтера Скотта – турниры эпохи двенадцатого века описывались красочно, но не совсем достоверно. Лет через сто или сто пятьдесят действительно появятся трубы, разряженные герольды, тяжелые кованые доспехи с глухими шлемами, на которые крепилась уйма украшений и турнир станет красивым, пусть и небезопасным, зрелищным представлением. Здесь все происходило гораздо проще.
Вообще-то традиция турниров пошла еще с римских времен, а вездесущие скандинавы, разбредшиеся много лет назад по всей Европе и осевшие на новых землях, добавили в нее свои особенности. В эпоху до Вильгельма Завоевателя, то есть всего сто лет назад, турнир представлял собой отнюдь не куртуазный спектакль, а настоящую кровавую бойню.
Представьте только: в поле перед замком (зрители стоят на стене, во избежание того, чтобы их не затоптали внизу) выстраиваются два отряда до пятидесяти человек числом, а затем начинается драка стенка на стенку. Господа рыцари гвоздят друг друга чем попало и куда попало, победителем чаще всего объявляется выживший, а тех, кому не подфартило, несут в церковь отпевать. Количество погибших и покалеченных в таком, с позволения сказать, турнире, достигало столь внушительных размеров, что благородному сословию всерьез грозила опасность полнейшего истребления.
Во избежание постоянных и непоправимых потерь среди дворянства дикость, варварство и несдержанность норманнов пришлось уравновешивать созданием турнирных правил. В разных странах они были разные: где-то запрещались конные поединки, в другом месте противники могли бороться только «до первой крови» или «до признания поражения», иногда разрешалось драться вовсе без оружия – вариант кулачного боя. Но бойцы все равно гибли. Достаточно вспомнить смерть на турнире в Париже принца Годфри, третьего сына короля Генриха и старшего брата Ричарда.
В начале века, когда уже установились непреложные кодексы поединков, соблюдавшиеся всеми, кто носил шпоры и герб, в Европе возник новый персонаж, плавно перекочевавший из дешевых кабаков и с проселочных дорог в напыщенные и слезоточивые поэмы трубадуров: Странствующий Рыцарь.
Увы, эти шевалье отнюдь не спасали благородных девиц от разбойников или злых колдунов, уж точно не охотились на драконов за отсутствием таковых (последнего, говорят, угрохал знаменитый по «Песне о Нибелунгах» Зигфрид Нидерландский еще во времена Меровингов) и вовсе не искали Святой Грааль. Происходили странствующие рыцари из бедных семей или оказывались ненаследными младшими сыновьями. Легендарный герой Средневековья, вошедший в предания и баллады благодаря романтической фантазии менестрелей, попросту зарабатывал деньги.
Правила гласили: победитель имеет право забрать у побежденного доспех, оружие и коня или, по уговору, взять выкуп, причем весьма немаленький. Странствующие рыцари слетались на крупные турниры, как мухи на навоз. Если употреблять термины другой эпохи, это были настоящие профессионалы, которые жили и кормились только схватками. При удаче странствующий рыцарь (обычно великолепно владеющий оружием и всеми особенностями как пешего, так и конного боя) мог завалить какого-нибудь герцога, потребовать выкупа и спокойно доживать свои дни в приобретенном на честно заработанные деньги маленьком, но своем собственном поместье.
Везло немногим, а потому встретить такого вот ловца удачи с большой дороги можно было где угодно – от Палестины до Португальского королевства. Зловредные и голодные соискатели чужого добра устраивались на мостах или перекрестках, поджидая добычу, объявляли проезжим, что «дали обет» бессонно сторожить мост до самого заката и сражаться с любым, кто попытается его перейти. Зачастую от подобного авантюриста можно было откупиться, но иногда встречались рыцари идейные – действовавшие в полном соответствии с балладами. Таких сумасшедших уважали, хотя и побаивались.
Рыцарские обеты, по мнению Гунтера, являлись настоящим проклятьем. Мишель с самым серьезным видом недавно поведал ему некоторые примеры, и германец только глаза таращил, выясняя для себя новые подробности бытия славного дворянского племени. Самым жутким обетом считалось слово незаконного сына графа Анжуйского Ренье: сей молодой человек то ли спьяну, то ли в горячке пообещал в течение года никому ни в чем не отказывать. Бедняга Ренье за двенадцать месяцев превратился в задолжавшего всем и каждому нищего оборванца, ибо просьбы окружавших его людей в основном носили имущественный характер. Он даже перетерпел требование какого-то крестьянина подарить ему рыцарский меч, каковой, по слухам, оным крестьянином был незамедлительно пропит. Зато Ренье д'Анжу прославился на всю Аквитанию как добродетельный христианнейший рыцарь.
Прочие истории тоже звучали неутешительно. Благородные точно соревновались между собой в изощренности фантазии. Не снимать кольчугу и одежду, пока крестоносцы не отберут у Саладина Иерусалим. Никогда не лазить на деревья. Использовать только пурпурные платочки. Не пить в день больше одной бочки вина (меньше – можно). Убивать всех встретившихся на дороге зайцев, но только в скоромные дни. Ни в коем случае не есть змей и лягушек. Не входить на палубу корабля под красным парусом… И так до бесконечности.
Все пределы здравомыслия перешел некий бургундский граф, пообещавший отныне и впредь охотиться исключительно на львов, подобно рыцарям-тамплиерам. Половина состояния мессира графа ушла на закупку в Тунисе и Египте полутора десятков отловленных животных, которых периодически выпускали в лес и устраивали шумную облаву. Можно себе представить растерянность обитателей маленького монастыря, расположенного в подернутом осенней желтизной буковом лесу мирной Бургундии, когда во двор обители однажды влетел спасающийся от погони гривастый лев, а за ним с гиканьем и воплями ворвались охотники…
Дворянство жило весело, рассеивая скуку самыми невероятными причудами, но, к счастью, далеко не все давали обеты, были странствующими рыцарями или меланхоличными поклонниками Прекрасных Дам (женщины, между прочим, чудили не меньше, но изощреннее, требуя от верных рыцарей самого невероятного. Найти голубую розу, в природе не существующую – это еще полбеды, хуже, когда дама требует от пропахшего дымом бивуаков, потом и пролитой кровью шевалье в течение полугода вязать шерстяные носки…).
