извиняться».
– Разумеется, я справлюсь, – кивнул он мессиру де Шатодену и рявкнул на конюха тем самым командным голосом, который отлично вырабатывается за время службы в ВС Российской федерации: – Ко мне, быстр-ро!
Сработало. Надо полагать, аббатиса Ромуальдина выдрессировала служек отзываться по первому слову. Причем примчался не только конюх, но и полдесятка его помощников вкупе с какими-то подозрительными личностями, ошивавшимся при монастыре.
– Vzdrognuli, подняли, потащили! – победоносно ревел Казаков, вызвав молчаливое одобрение со стороны тамплиеров. В конце концов, они тоже люди военные и с понятиями. – Уроните – убью!
Сундуки оказались тяжеленькими. Прошло не меньше часа, пока последний не перекочевал в комнаты первого этажа странноприимного дома. К чести рыцарей-храмовников стоит упомянуть, что Анри де Шатоден и его подчиненные терпеливо дождались, пока взмокшие монастырские служки не отволокли ящики на место и сопровождали каждый поход между повозкой и покоями Элеоноры.
– Благодарю вас, мессир, – командор явно забыл, как правильно называть Казакова, и посему предпочел обойтись без упоминания имени. – Если ее величество будет чем-то недовольна, пусть немедленно отправит посыльного или пошлет за мной. Позвольте с вами попрощаться.
Шатоден поднялся в седло, сделал какой-то знак правой рукой, видимо, относящийся к системе безмолвных жестов-приказаний, принятых среди тамплиеров, и все рыцари Храма покинули обитель святой Цецилии. К Казакову подошел конюх.
– Господин, день-то нынче жаркий…
– Понял, – кивнул Сергей и, запустив ладонь в кошелек, вытащил на свет Божий большую квадратную серебряную монету, отчеканенную в Англии. Черт ее знает, дорогая она или нет? Пусть берет, раз помогал.
Денежка перекочевала в широченную мозолистую ладонь простеца, а лицо его озарилось такой вспышкой радости, что Казаков понял – хватит на всех, причем не на один день.
Беренгарию он нашел в комнатах. Принцесса Наваррская с любопытством оглядывала запертые сундуки, в соседней зале, за закрытой дверью, мадам де Борж вслух читала стихи Кретьена де Труа, и, казалось, была поглощена только поэзией.
– Тамплиеры привезли? – осведомилась Беренгария и наткнувшись на укоризненный взгляд, улыбнулась: – Серж, не сердитесь. Я вас отослала к храмовникам потому, что вы в любом случае справились бы лучше меня. Тамплиерам нельзя даже смотреть на женщину. И как, по-вашему, я бы приволокла эти ящики?
– Не расстраивайтесь, не сержусь, – отрекся Казаков. – Интересно, что внутри? Каждый такой сундук тащили семеро отнюдь не слабеньких мужиков и кряхтели на весь двор. Посмотрим?
– Как? – удивилась Беренгария. – У нас нет ключей. И потом, сундуки принадлежат Элеоноре. Вряд ли будет прилично…
– Ваше высочество, – Казаков недоуменно взглянул на принцессу, – мы же не воровать собираемся. Откроем, глянем, закроем. Никто ничего не узнает. Дайте-ка сюда ваш ножик, которым вы так удачно запустили в глаз оленю прошедшей ночью…
Замок ближайшего сундука оказался достаточно простым, а Беренгария пояснила, что, судя по исполнению, сделан он в Византии. Конечно, ромеи могут добавить в примитивный механизм свои особенные хитрости, наподобие вылетающей в самый неожиданный момент иглы с ядом, предназначенной для незадачливого взломщика, но подобное делается не для огромных ящиков, а для личных шкатулок, где хранится переписка или особенно дорогие украшения.
Запорное устройство капитулировало со второго раза. Тонкое лезвие кинжала под ужасливо- восхищенным взглядом Беренгарии задело нужную пружину и язычок замка, щелкнув, отпал. Казаков поднял крышку.
Поверху содержимое было укрыто плотной промасленной холстиной, и ей же обивались стенки сундука. Отбросив ткань, мессир оруженосец узрел множество кожаных мешочков, совершенно одинаковых по виду.
– Та-ак… – протянул он, доставая первый попавшийся и растягивая шнурок, связывавший горловину. На свисавшую с веревочки печать Казаков не обратил внимания и та развалилась. Ничего страшного, если один мешочек поврежден, это только случайность или недосмотр отправителей. – Ого! Никогда ничего подобного не видел!
Ему на ладонь посыпались крупные и очень тяжелые золотые монеты – круглые, квадратные, многоугольные… Некоторые украшались арабской вязью, на других был виден христианский крест, третьи несли на себе рубленые изображения сидящих на троне людей или имен монархов. Перед Казаковым оказались пять семипудовых сундучин, доверху набитых золотом.
– Вот это я понимаю – наличность, – по-русски пробормотал оруженосец сэра Мишеля, а ныне и верный слуга королевы Элеоноры Аквитанской. – Почти полтонны золота! Мечта любого кладоискателя…
– Что вы сказали? – заинтересовалась Беренгария, тоже рассматривавшая монеты. – Впрочем, неважно. Какая интересная чеканка, наверное, арабская, жаль, я не знаю язык… Ничего себе! Марка Карла Великого! Стертая совсем, но выбитые буквы сохранились. А вот совсем новая монета Филиппа-Августа… Правильно говорят о тамплиерах – в их руках все богатства мира, точнее, та часть, что досталась Европе.
– Давайте-ка положим все на место, – ответил на это Казаков, пересыпая деньги обратно в мешочек и возвращая его в гостеприимное лоно сундука. – Иначе Элеонора рассердится. Хотелось бы знать, к чему королеве столько золота?
– Я догадываюсь, – ответила Беренгария. – Для Ричарда. Элеонора Пуату влезла в долги к Ордену Храма или заключила с тамплиерами какую-то сделку. Думаю, вскоре мы все узнаем. Запирайте сундук, шевалье.
Их величество король Франции Филипп-Август Капетинг изволили трапезничать.
Свитские из тех, что постарше и которые помнили старого короля Людовика VII, в один голос утверждали: характером Филипп похож на батюшку, а вот обликом – отнюдь. Людовик был высок, тощ, носил темные, похожие на монашеские одеяния, и его куда чаще можно было встретить в церкви, нежели на королевском совете. Набожность Луи VII частенько переходила в ханжество, ибо известно, что неумеренность в радении оборачивается грехом и неразумностью в жертвованиях. Питался король самой простой пищей, тратил на содержание двора сущие гроши, а к старости, позабыв о том, что он не один на этом свете, начал требовать от дворян оставить светские развлечения, покаяться и вести жизнь сугубо аскетическую. Неудивительно, что Элеонора Пуату около сорока лет назад сбежала от Людовика к блистательному Генриху Английскому.
Филипп-Август тоже не любил охоту, турниры и прочие дворянские забавы, однако не запрещал остальным радоваться жизни. По примеру старинных королей, которым всегда давали прозвища, к нынешнему монарху помаленьку прилепилось наименование «Тихий». Однако этот тихоня, получив трон в 1180 году, ухитрился полностью разгромить коалицию самых знатных сеньоров, противостоявших самодержавной власти Капетингов – Бургундия более тяготела к Священной Римской империи и даже некоторое время была в ее составе, вечно бунтовала огромная и беспокойная Фландрия, графы Намюр, Блуа и Шампань подумывали о том, что им вполне можно обойтись без всякого сюзерена, в Нормандии и Аквитании шла война между Старым Гарри и его сыновьями… Словом, Филиппу досталось весьма разобщенное и вечно готовое к мятежу королевство.
Как известно, рыбу лучше всего ловить в мутной воде. Поэтому молодой Капетинг и выкрутился. Филипп не воевал, он лишь стравливал противников между собой, плел интриги, а когда следовало вмешаться в события силой оружия, звал на помощь английских принцев, обосновавшихся в Аквитании. Бургундия замирилась и герцог номинально признал сюзеренитет короля, от Фландрийского графства удалось оттяпать несколько ленов и включить в монарший домен, граф Блуаский сцепился с графом де Шампань и тихая война между собой поглотила все их силы, а Филипп-Август, потихоньку расширяя владения и не тратя лишних денег, становился сильным королем.
Потом Филипп положил глаз на английские владения и прежде всего – на богатейшую Аквитанию. Этому помогла прежде всего нелюбовь анжуйцев и аквитанцев к Старому Гарри – рыцари Пуату во время войны с
