— А дальше — всего лишь шаг до простой, в сущности, догадки. Этот мир не всегда был таким. Его создали, создали искусственно — но… Не слишком-то искусно.
— Кто? Господь Бог?
— Вовсе нет. Его творение, полагаю, было совершенно. — Озорник серьезно смотрел Ласке в глаза. — Это дело рук человека… Но вот инструмент, оказавшийся в этих руках, вполне возможно, принадлежит Создателю.
В комнате воцарилось молчание. «Инструмент? О чем это он? И… Уж не то ли самое, что он ищет?» — подумала девушка.
— Я называю его Лексикон, — вновь заговорил Озорник. — В переводе с древнегреческого — словарь. Помнишь, как в Библии: «Вначале было слово». Наш мир
— Откуда ты все это знаешь?!
— Я потратил два десятка лет, чтобы прийти к таким выводам. Двадцать лет изысканий, кропотливых исследований и путешествий. Зато теперь у меня есть ответы на главные вопросы.
— Что… И где? — после недолгих раздумий предположила девушка.
— В яблочко! — Озорник прищелкнул пальцами и негромко рассмеялся. — Ты умница. Я знаю, что собой представляет Лексикон; знаю, как им можно воспользоваться и что за этим последует. И самое главное: теперь я знаю, где он находится.
— Ну так пойдем и заберем его оттуда! — воскликнула Ласка.
— А вот здесь начинаются сложности. Знаешь, в Империи бытует такая пословица: «Дьявол кроется в деталях».
Хиггинс, прислонившись к опоре монорельса, лениво поигрывал навахой. Плавно изогнутое лезвие с громким щелчком открывалось, после чего фелис подцеплял вытяжное кольцо когтем, высвобождая клинок из замка — чтобы спустя секунду щелкнуть им вновь.
— Ваше племя прям само не свое до всяких острых вещиц, — заметил Мусорная Голова. — Словно нарочно на неприятности нарываетесь.
Фелис ловко крутанул нож. Его пальцы были короче людских, и такой фокус требовал недюжинной ловкости.
— Неприятности… — протянул Хиггинс. — Вот уж не думаю. Иметь при себе перо — гораздо лучше, чем не иметь, особенно в нашем ремесле. Тогда неприятности будут у кого-то другого, сечешь фишку?
— Вы словно юнцы! Считаете себя бессмертными, лазаете по крышам, балуетесь заточенными железками… И не взрослеете, в отличие от нас.
— Мы умеем жить красиво, старичок… А вы, пикты, давно превратились в крыс. Вы шныряете на задворках и жрете отбросы, ваши Полые Холмы нынче — груды хлама на городских свалках. Вы боитесь не то что взять свое по праву, даже протянуть руку за подаянием. Жалкая судьба для людишек, что правили когда-то всем Альбионом!
— Ты плохо знаешь историю, Хиггинс. Пикты не правили, они просто жили, — усмехнулся Мусорная Голова; пренебрежительные слова фелис, казалось, ничуть его не задели. — Всегда находился кто-то, предъявлявший права на этот клочок суши… Кто-то многократно сильнейший. О, их было много, этих завоевателей! Римляне, саксы, норманны… А нам не нужны ни слава, ни величие — только жизнь; зато в искусстве выживания мы достигли совершенства.
— Прячась по чащобам и гиблым болотам, — ввернул фелис. — А когда последние леса вырубили, а болота осушили, вы ушли жить на свалки!
— На свалки, в канализацию, под мосты. Но заметь: ни я, ни мои братья не числятся ни в одной ведомости Империи, ни в одном документе — разве что речь в них идет о неизвестных бродягах. Мы были здесь всегда, Хиггинс; и пребудем вовеки. Когда последняя труба перестанет дымить, обрушатся от старости башни Тауэра, а развалины Вестминстерского аббатства скроет ползучий плющ — мой народ выйдет на берега Темзы и будет плясать при луне, радуясь и ликуя.
— Да ты мечтатель, мой татуированный друг! — фыркнул Хиггинс. — Плясать при луне, ха! Ты всю жизнь будешь шастать по помойкам — пока не сдохнешь от какой-нибудь заразы.
— Бьюсь об заклад, я проживу дольше тебя!
— Не бросайся такими словами, когда имеешь дело с фелис! — Глаза Хиггинса опасно блеснули. — Мы парни азартные. Я ведь могу и принять твое пари! Как ты думаешь, долго ты после этого протянешь? Сколько, по-твоему, моих ребят пасли тебя, а?
Мусорная Голова сдвинул на затылок бесформенную войлочную шляпу.
— Значит, так. Юный фелис у станции, потом та кошечка с корзинкой для пикников, что прошла мимо нас минут пять назад. Твоя подружка, да?
Самоуверенная ухмылка Хиггинса померкла.
— Ну и, разумеется, твой кузен на крыше соседнего дома, — невозмутимо продолжал Мусорная Голова. — С его стороны не слишком умно швырять вниз окурки. А теперь скажи, сколько
— Здесь нет никого, кроме нас. Ты блефуешь! — неуверенно пробормотал Хиггинс.
— В самом деле? — Мусорная Голова тихонько рассмеялся. — Не стоит недооценивать пиктов, партнер! Ты назвал нас крысами, а? Я не в обиде, но ты должен знать: крысы — они везде. Все видят и все слышат. Этим мы и живем, знаешь ли.
— Чертовы посредники, — проворчал фелис.
— Ага. А вон, кстати, и наши приятели.
— Тощий тип и мальчишка? — Хиггинс встопорщил усы. — Что-то они непохожи на серьезных клиентов!
— Какая тебе разница, на кого эти двое похожи, — хмыкнул Мусорная Голова. — Лишь бы не на бобби. Ты же сам просил найти для вас с братьями выгодное дельце. И, кстати, насчет мальчишки ты погорячился. Хотя спутать немудрено, уж больно она плоскогруда.
— Она?!
Ласка с любопытством рассматривала странную парочку. Фелис она видела всего единожды, во время драки в гаврских трущобах: гибкая тень с горящими глазами. Теперь же представлялась возможность разглядеть представителя этого племени во всех подробностях. Хиггинс был одет с некоторым вызовом: клетчатые брюки-дудочки, твидовая охотничья куртка с кожаными нашлепками на локтях и пестрый платок, небрежно повязанный на манер галстука. Шляпа-котелок имела прорези для высоких треугольных ушей; впрочем, от правого уха Хиггинса осталась только половина. Разбойную кошачью морду наискось перечеркивали несколько шрамов, судя по всему, оставленных когтями соплеменников — узкие параллельные полоски лишенной шерсти кожи. Самое большое впечатление производили его глаза: большущие, зеленовато-янтарные, похожие на самоцветные камни. Сзади, в прорези штанов, подрагивал длинный полосатый хвост. Обуви фелис не носил: очевидно, ему частенько приходилось использовать нижние лапы, карабкаясь по стенам и водостокам. Неподалеку от Хиггинса сидел на корточках заросший буйным волосом коротышка, облаченный в ворох немыслимо грязных тряпок. Лицо этого типа сплошь покрывали татуировки: издали казалось, будто кожу его поразила некая экзотическая болезнь. Озорник вежливо приподнял кепи, приветствуя их.
— Мое почтение, джентльмены!
Фелис небрежно кивнул.
— Если не возражаете, перейдем сразу к делу. Итак, господин…
— Хиггинс. Кстати, я чёй-то не расслышал твоего имени…
— Зови меня Озорник.
Хиггинс ухмыльнулся, продемонстрировав крепкие желтоватые клыки.
— Так что же вам угодно… сэр Озорник?
