Он налил вина в два пластиковых стаканчика, затем помедлил, прежде чем протянуть ей один из них.
– Я уже забыл: Стиви достаточно взрослая, чтобы пить вино?
– Не скажу. – Она выхватила стаканчик из его руки. Они стали пить, бросая друг на друга взгляды поверх стаканов.
– А что думает твой отец насчет твоих политических воззрений?
– А мне плевать, что он думает. Льюк миролюбиво улыбался бунтарским речам Стиви. Разве его самого не обвиняли множество раз в том же самом?
«Повзрослей немного, Льюк, – умолял его менеджер с монотонной регулярностью. – Студии подумают, что ты хочешь стать вторым Джеймсом Дином». А Льюку было все равно, что они там думают. Пока он оставался любимцем зрителей, ему можно было делать все, что он захочет. И ему нравилось, что эта шикарная, юная девчонка тоже бунтовала.
Они прикончили вино и растянулись в тени большого клена.
– Когда ты возвращаешься в Калифорнию? – спросила Стиви.
– Я не собираюсь ехать в Калифорнию. Я снимаюсь в картине в Вашингтоне; предполагается, что я подъеду туда завтра. Расслабься, не торопись…
– Если уж говорить об этом, – лениво произнесла Стиви, – тогда почему бы нам не поплавать?
– Мне эта мысль нравится. – Хоть Льюк и старался казаться равнодушным, но тем не менее испытывал приятное возбуждение, предвкушая то, что ждало его впереди. Он стянул рубашку первым, думая этим ослабить неловкость, которую Стиви могла чувствовать. Он считал, что женщины несколько смешны в этом отношении. Им бывает нелегко вылезать из своей одежды, однако, сбросив ее, они отбрасывали и все запреты.
Однако Стиви не выглядела ни в малейшей степени смущенной. Грациозно поднявшись на ноги, словно молодая львица, она стала снова напевать: «Гляди, что сделала со мной любовь», расстегивая пуговицы шелкового жакета.
Под ним не было блузки, один лишь кружевной черный лифчик, который открывал сливочную выпуклость грудей. Покачиваясь под собственную музыку, она расстегивала юбку. Та упала с соблазнительным шорохом к лодыжкам, небрежным движением она отфутболила ее в сторону. С такой же естественной грацией она стащила с себя чулки и пояс, а потом помчалась к пруду, похожая на белокурую лесную нимфу.
Это Льюк испытывал скованность и неуверенность, когда последовал ее примеру. И все же находил это ощущение на удивление освежающим. Стиви была первой женщиной за много лет, которая не приставала к нему с восторгами по поводу его успехов на экране; казалось, ей вообще было все равно, знаменит он или нет. Она прыгнула в воду и поплыла, небрежно взмахивая руками. Когда Льюк ухнул в воду вслед за ней, она набрала воздуха, нырнула вглубь и быстро поплыла, пока не увидела его мускулистые ноги. Она схватила ртом большой палец на его правой ноге и сильно потянула, слегка царапая ногтями его икры.
Захваченный врасплох, Льюк, проклиная все, пошел ко дну, но моментально пришел в себя и стряхнул Стиви с ноги. Его сильные руки схватили Стиви за талию, и он прижал ее к себе, расплющив ее крепкие, белые груди о свою грудную клетку. Он попытался поцеловать ее, но она вырвалась и поплыла к берегу.
Там она и стала его ждать, наслаждаясь солнечным теплом и высушивая капли воды, приставшие к ее телу. Когда Льюк вылез из воды, Стиви протянула руку. И опять киногерой удивился тому, что этот ребенок диктует ему правила игры, постоянно делает первый ход. Он схватился за протянутую руку и выскочил на заросший травой берег.
Без всяких преамбул Стиви двинулась к телу Льюка, храбро прижалась к нему, в поисках эрекции, которая позволила бы ей почувствовать себя победительницей. И когда ощутила лишь небольшое затвердение, она отошла на несколько шагов, соблазнительно покачиваясь и проводя руками по контурам своего тела, словно имитируя любовные ласки. Его глаза были закрыты, но она знала, что он подглядывает за ней из-под ресниц, слышала, как учащается его дыхание. Она ценила в себе способность никогда не терять над собой контроль. Среди самых жарких любовных битв, в разгар триумфа она никогда не переставала слышать свой тайный голос. В этом состоял ее собственный протест против всех их – мужчин, со всеми их войнами, оружием и дурацкой уверенностью, что они всегда сделают все по-своему. Или, может, это было всего-навсего сражение с адмиралом, которое она вела – исполненная решимости вновь и вновь доказывать, что она может его выиграть?..
Она чувствовала, что Льюк начинает грубо с ней обращаться, но ей это не казалось важным. Она победительница, уверяла она себя, даже покоряясь ему, когда он схватил ее за руку и потащил на одеяло. Она облизала губы и встала на колени между его длинными, мускулистыми ногами, заметила глубокий, рваный шрам на бедре. Затем она взяла его в рот, лаская губами и языком, пробегая ноготками по его жилистым, твердым бокам. Какое-то время он лежал тихо, подчиняясь манипуляциям Стиви. Затем начал двигаться, внедряясь все глубже в ее глотку.
Но когда он схватил ее за волосы и стал стараться заставить ее двигаться в его ритме, она снова отпрянула. Расставив ноги, она надвинулась на его возбужденный пенис; сжимая его бедра своими коленями, она скакала на нем, словно королева родео на брыкающемся бронко, насаживаясь на него все сильней и сильней, пока он не кончил с хриплым стоном.
Тут же она скатилась в сторону и оперлась на локоть, глядя в лицо Льюку и выводя деликатные кружочки у него на груди.
– Ты уже выдохся, ковбой? – насмешливо поинтересовалась она, и в ее словах сквозило приглашение, как и в легких, словно касание пера, прикосновениях пальчиков.
Льюк мог бы поклясться, что он выдохся, по крайней мере, пока, но прежде чем он успел что-либо произнести, она начала слизывать пот с его тела – сначала с груди, потом под мышками, потом с ног. Ее руки обхватили его ягодицы, пальцы проникали в его тело, и прежде чем он понял, что случилось, он снова стал становиться твердым. Самодовольно улыбнувшись, Стиви встала на четвереньки, прижав свои твердые, белые ягодицы к его лицу.
– Ну-ка, посмотрим, умеешь ли ты скакать по-настоящему, ковбой…
Льюк рассмеялся, проникая в нее. Она оказалась тугой и горячей и приняла его целиком внутрь себя – а
