– Однако наши две великие нации разделяют веру в прогресс, – сказала она, – уверенные в том, что судьба рода человеческого – нет, наша обязанность – двигаться от худшего к лучшему. Так давайте же соединимся вместе, чтобы выполнять эту обязанность. Насколько более успешно мы могли бы действовать, если бы выполняли ее не просто как соседи по объединенным нациям, не просто как партнеры на этой планете, но и как добрые друзья.
Она поклонилась и села, и ее трясло так сильно, что казалось, ее тело вот-вот распадется на кусочки. Словно издалека она слышала звуки одобрения, хлопки, которые неохотно затихали, когда она просто кивнула, не поднимаясь с места, чтобы поблагодарить присутствующих за аплодисменты. Все хорошо, повторяла она себе, все хорошо. Но дрожь не прекращалась.
– Чудесная речь, – сказала жена Главного, положив свою руку на ладонь Энн. Затем, вне всяких сомнений почувствовав дрожь Энн, сочувственно добавила: – Вы, должно быть, устали.
Энн быстро возразила, но русская женщина не согласилась с ней:
– Когда я посетила вашу страну в прошлом году, я выдохлась на второй же день. Я заявила мужу, что мне необходим отдых, и он со мной согласился.
Энн почувствовала укол зависти. А потом открыто зевнула. После этого услышала собственный смешок.
– Разница во времени, – поторопилась объяснить она. – Наползает прямо вот так. – В подкрепление своих слов она слегка стукнула по столу, и тут, к ее ужасу, хрустальный бокал для воды опрокинулся.
Лакей в военной форме мгновенно извлек льняное полотенце и начал промокать лужу. Хоть она и знала, что ей нужно молчать, Энн услышала собственный лепет извинений.
Жена Главного слегка коснулась руки Энн. Жест должен был означать утешение, но по другую сторону стола Энн видела озабоченность на лице Хэла. И она снова задрожала. О, Господи, скорей закончился бы этот прием, вновь и вновь молилась она.
Запах еды казался невыносимо сильным, однако Энн заставляла себя двигать ее по тарелке, делая вид, что ест, хотя даже сама мысль о пище наполняла ее тошнотой. К тому времени, когда подали кофе, она почувствовала, что не выдержит больше ни минуты.
– Пожалуйста, простите меня, – сказала она хозяйке. – Мне необходимо найти туалетную комнату. – И она поднялась со своего места.
Жена Главного поднялась вместе с ней:
– Позвольте мне показать вам дорогу.
Энн заколебалась. Ей необходимо было остаться одной, но какой предлог она могла найти? Не пытаясь протестовать, она поплелась за русской женщиной, которая привела ее в просторный будуар, выдержанный в розовых и золотых тонах. В нем было полдюжины раковин из мрамора с золотыми кранами в форме лебединых голов, несколько кабинок, закрывавшихся отделанными золотыми листьями дверцами, а перед огромным зеркалом выстроился ряд стульев, обтянутых розовым шелком.
– Дорогая моя, – сказала жена Главного, когда Энн рухнула на один из стульев. – Может, я принесу вам стакан воды? Вы так побледнели. Или немного шнапса?..
Увидев шанс остаться на минуту одной, Энн сказала:
– Да, я бы выпила немного воды, – а затем торопливо добавила: – Я чувствую себя вообще-то хорошо. Если я кажусь бледной, то это, вероятно, оттого, что мне нужно поправить свою косметику.
Жена Главного неопределенно посмотрела на нее, прежде чем отправиться в альков за водой.
Энн передвинулась на другой стул, возле дальнего угла зеркала, и вытащила из сумочки компакт-пудру, помаду и расческу. Она положила их перед собой на мраморный выступ, затем глянула через плечо, чтобы убедиться, что ее хозяйка еще не возвращается. И тогда ее рука метнулась назад в сумочку и схватила флакончик с пилюлями. Дрожащими пальцами она стала отвинчивать пробку. Казалось, это заняло у нее целую вечность. Внезапно пробка вылетела, и пилюли рассыпались по мрамору. Энн торопливо принялась их собирать.
– А вам известно, что могла бы сделать с ними секретная служба моего мужа?
Голос, раздавшийся за ее плечом, показался громким, как пушечный выстрел. Подняв глаза, Энн увидела отражение жены Главного в зеркале, она стояла прямо за ней, и ее взгляд показывал на зеленые горошинки, раскатившиеся по мрамору.
– Я… Да я не… – Энн что-то пыталась объяснить, убедить ее, что все в порядке, но слова застыли во рту. Ящик Пандоры, набитый самыми неприятными вещами, маячил у нее в сознании. Теперь шансы Хэла снизились до нуля, ведь так? Он никогда не простит ей этого. Да и она никогда не простит сама себя. В серебряном окне с их отражениями глаза Энн встретились с глазами русской, пытаясь прочесть в них ее намерения.
– Зачем? – без обиняков спросила жена Главного.
– И вы еще спрашиваете – именно вы? Неужели вам не кажется иногда, что вы больше не вынесете ни минуты? Необходимость… быть всем, чего он от тебя ждет, всем, что мир от тебя ждет…
Последовало долгое молчание. Затем отражение в зеркале кивнуло Энн, и женщина присела рядом с ней.
– А ваш муж знает?
Энн повернулась к ней.
– Он не знает, насколько далеко это зашло. Мы ведь должны казаться им сильными, правда? – Слезы появились в уголках ее глаз. Она опустила взгляд, пряча свою слабость.
Русская женщина протянула руку и накрыла ее ладонь своей.
– Я никому не скажу об этом, – сказала она. – Можете мне поверить.
Энн подняла на нее глаза, пораженная ее жестом.
