Стиви ничего не смыслила в нюансах режиссуры – Хотя было очевидно, что Самсон считал себя стандартом гениальности.
– Я просто подумала, что работа могла бы стать для меня удовольствием, – осторожно ответила она, уверенная, что лучше всего не показывать Самсону, насколько сильно она на самом деле стремилась к возможности сняться у Ноулеса.
– Ну что ж, – сказал Самсон с улыбкой, – если ты видишь в этом возможность получить удовольствие, я постараюсь отбросить свою личную неприязнь к мистеру Ноулесу как к режиссеру и подумать, не принесет ли тебе вреда сотрудничество в его картине.
Однако через неделю Самсон только отмахнулся, когда Стиви попросила его дать ответ. А когда прошло две недели, секретарь Ноулеса информировала ее, что режиссер больше ждать не может, и Стиви взмолилась и попросила Самсона все-таки сказать о своем решении.
– Я считаю, что не следует, – сказал Самсон. – Я не хочу, чтобы мистер Ноулес свел на нет все результаты моего творчества и забил твой мозг неверной информацией о том, как нужно играть.
– Но, Самсон, – пожаловалась Стиви, – это всего лишь крошечная роль, на пару дней. Ты ведь сам сказал, что вреда от этого не будет…
– Я решил не рисковать, – сказал он. – Впрочем, если бы ты была хорошей девочкой, Милая Стиви, я, возможно, и согласился бы, но сейчас ты и так должна получить кое-какое наказание, вот я его и выполняю.
Стиви не почувствовала ни злости, ни других эмоций, а просто уныние. Самсон создал ее. Если он говорил, что она должна понести наказание, то, пожалуй, это была правда.
Но затем он проделал свой очередной необъяснимый кульбит и поднял ее настроение до небес.
– В любом случае, – весело сказал он, – если ты будешь сниматься у Ноулеса, у тебя тогда не останется времени для другого. Поскольку я только что закончил хлопоты с финансированием своего нового фильма – моего первого полнометражного «экстра-ваганта». И конечно же, моя милая Стиви, ты будешь моей звездой.
Она благодарно уставилась на него.
– И конечно же, ты заслуживаешь этого, – сказал Самсон. – В конце концов, картина была практически твоей идеей…
Поскольку Самсон всецело погрузился в сложные предсъемочные планы для своего первого эпического полотна «Сны Дракулы», то уделял мало внимания предложениям, которые делались Стиви. Впервые она могла принимать самостоятельные решения – и ее дела взлетели вверх, словно мириады ракет Четвертого июля. Она снималась на обложках американских журналов, но теперь заказы приходили из всех стран мира, и Милая Стиви Найт вспыхнула алмазом на международной сцене манекенщиц. Еще минуту назад она считалась личной протеже Самсона Лава, а в следующую минуту уже стала любимицей мира, где стремились к разнообразию не меньше, чем к красоте. Если до этого ей платили с одобрения Самсона и делая ему одолжение, то теперь ее стройное тело, лицо, имеющее форму сердца, и тревожные, всезнающие глаза собирали гонорары до тысячи долларов за час. Если прежде ее мирком был остров Манхэттен, то теперь ее заносило в разные знаменитые и экзотические места по всему земному шару – в Париж и Рим, Гонконг и Каир, на Карибские острова и атоллы на юге Тихого океана.
Но чем ярче загоралась ее звезда, чем больше Стиви зарабатывала, тем менее реальным все это казалось ей – слава, а особенно ее ощутимые заработки, сотни тысяч долларов, которые проходили через ее руки так, будто это были игрушечные деньги.
Хотя Стиви слабо интересовал домашний быт и она почти не оставалась одна, она купила просторную квартиру на Сентрал-парк-саут с видом на полгорода и покрасила ее в белый цвет. Во время одного покупочного кутежа она истратила пятьдесят тысяч долларов на мебель, всю белого цвета, с отделкой из стекла, хрома и нержавеющей стали, что образовало в некотором роде белый, чистый холст, ждущий, когда на нем запечатлеется личность. Она порой думала, что без Самсона она и не знала, что делать ей со своим интерьером. Неважно, сколько вещей она купила и сколько денег истратила, квартира оставалась местом без тепла и истории, ее величина, почти избыточная, казалась единственным ключом к личности ее владельца.
Как-то днем Стиви вернулась домой со съемок, проходивших на крыше Всемирного торгового центра. Ее снимали с вертолета, и впечатление было таким, что захватывало дух, ее волосы хлестали на ветру, шифоновый пеньюар обрисовывал тело. Мысленно она представляла себе, какой получится фотография – эфирная, полуреальная женщина, стоящая на самом высоком здании страны в ночной рубашке. Весь мир, казалось, действовал под диктовку Самсона: рисуй привлекательную картину – и к чертям всякий реализм!
Когда Стиви вышла из своего лимузина, подбежал портье и подобострастно принял из ее рук косметическую сумочку из крокодиловой кожи, где содержались инструменты ее ремесла.
– Мисс Найт, – сказал портье, – там кто-то хочет вас видеть. Она приехала утром, прямо сразу же, как только вы уехали… и с тех пор сидит в вестибюле. Не сообщила мне, кто она такая и зачем приехала.
Поклонница? – подумала Стиви. Еще одна из тех сладких юных девчушек, которые боготворили ее за успех и приходили, чтобы вблизи посмотреть, на что походят мечты, которые она представляет.
Она прошла в вестибюль мимо зеркальной стены и места, где сидит привратник.
В алькове, возле стола консьержа, сидя с прямой спиной на софе в духе Луи Шестнадцатого, была не кто иная, как Ирэн. Стиви остановилась, онемев и помертвев. Совершенно ясно она поняла теперь, почему Самсон изгнал прошлое. В его фантастической жизни не оставалось места для реальности.
– Стефания! – произнесла Ирэн, вскочив, и ее увядшие черты внезапно оживились. – О, Стефания, как долго…
Когда Стиви подверглась материнским объятиям, па нее обрушился калейдоскоп эмоций, буря воспоминаний. Ей пришлось принудить себя поднять руки и ответить на объятия. Однако, почувствовав, какой крошечной и хрупкой стала Ирэн, Стиви почувствована, как старые инстинкты, желание защищать ее, возвращаются к ней – въевшаяся в нее привычка по-матерински опекать свою собственную мать, – и она крепче обвила руками ее плечи.
Наконец Ирэн отпрянула, держа Стиви на расстоянии вытянутых рук.
