Запасливые мужички тащили с полей войны оборудование, оружие, надеясь приспособить в хозяйстве, или обменять на что-нибудь более полезное. Каждый крестьянин — это ещё и солдат, и матрос. Может не только пахать, но и торговать на базаре, собственными продуктами, если окажутся излишки.
— Товарищ секлетарь. Возьмите от греха подальше. Ведь хорошая машина. Недавно нашёл в Шпильной балке. Приволок. Думал снять лишнее и плуг цеплять. Лошадей на войне побили рабочих, а пахать надо, — сепетил по-бабьи, сухопарый мужчина с изуродованной правой рукой.
Осмотрел Иван колёса. Удивился. Чистые. Нет на них свежей грязи. Сунулся в овин. Тоже чисто. Если бы тащили по снегу, по лужам, то обязательно нападало с колёс и осей разного сора. Выходит, броневик давно стоит в овине, в соломе замаскированный. Это сразу понял Гребнев, заливая воду в радиатор, приказал допросить хозяина, соседей.
Коренастый парень-казах уверенно крутил заводную ручку. Гребнев сидел в кабине, подкачал топливо, проверил коробку перемены передач. Двигатель кашлял, но запускаться не собирался. Оказались баки полными. Ящики с пулемётными лентами и снарядами загружены полностью. Двигатель неожиданно громко кашлянул, выпустив большое белое облако дыма. Зарокотал строго и привычно. Толпившиеся парни попятились в стороны. Гребнев минут пять прогревал двигатель. На рокот броневика собирались любопытствующие крестьяне. Стояли группами. Перешёптывались, показывая пальцами.
Гребнев махнул рукой, указывая на сиденье. Иван достал раскладную фотокамеру, взглянул на солнце, дескать, условия съёмки хорошие, но секретарь, мотнул головой, приглашая занять место в башне. За селом Иван проверил скорострельную 37-милимметровую пушку системы Маклена, пулемёты. Всё исправно и заботливо смазано свиным салом.
— Хороший грузовик получится, — мечтательно проговорил Гребнев, когда они вышли из машины на свежий воздух, встали на прогретую проталину с зелёными густыми стеблями озимых на краю. — Только с одной ногой мне трудновато рулить. Погонишь в город на обратной дороге. Надо хозяев поискать этой машинки. Не смог однорукий пригнать броневик. Помогали ему. Кто-то затаился в селе. Надо поискать. Хорошо бы остаться тут тебе. Комсомольцев нет. Работа в массах не ведётся. Знают соседи, кто ночует у этого хлебороба. Если обыски провести сразу со всех концов. Народу у нас мало. Помощь надо звать из города. …А ты говоришь, — уехать. Вредить и здесь можно. Много пролезло их в руководящие органы. По всей Росси шуршат бумажками, как тараканы. Ты парень умный и честный. Не давай им раскачивать наш линкор. Коварная сила захватывает власть.
— Зря, выходит, гибли?
— Рано паниковать. Рано… — говорил Гребнев, слюнявя цигарку. — Работать нам надо. Распознавать врага. А ты — лапки вверх …
Иван сначала думал, что секретарь его проверяет. Он малограмотен, но в логике ему не откажешь. «Надо быть гибче, хитрей, — учила тётя. — Промолчи, если твой ответ не понравится другу. Не зли врага пустыми угрозами» Она права. И Гребнев прав.
— Может быть, и пролез один, ну — три. Власть нашу им не столкнуть, на старое не повернуть. Народ не даст. Это невозможно. …Не обижаюсь. Не ребёнок. Зачем так? Серьёзным дело мы занимаемся. Не звоню. Не арестовываю. Фактов нет, доказательств. А попусту зачем? Ничего не докажем. Предположения — это, как говорили, к делу не пришивается. Таких, как Редкин много. Ждут своего часа. Боятся. Допрос ничего не даст. За всеми подозрительными невозможно проследить. Время покажет.
— Ваня, ты знаешь, что революции делают одни, а пользуются благами — другие. Это фактическая правда. Никуда не деться. Столкнут нас малограмотных. Вот и собираем оружие, чтобы в спину не стреляли. Тебя казаки проверяли, поляки учили. Война идёт без фронтов.
От села, лежащего в ложбине меж двух пологих холмов, бежали ребятишки. Они что-то вопили, размахивая руками. На взгорке парком зелёным исходили озимые посевы. Над дальнем берёзовым перелеском закружились потревоженные вороны. Похоже, их спугнули охотники на зайцев. А может быть, и не охотники, а владельцы броневика, услышавшие пальбу.
9
Пришла голодная зима. Тревожные злые слухи о новой войне приползали по змеиному, будоражили уставший народ. Волчьи стаи надсадно выли на окраинах, нападали на редких путников. В лавках нэпновцев цены на продукты питания ползли вверх. Не было силы, которая бы остановила их. Городок уездный заносило снегом, который воровски шёл по ночам. Объявлялись воскресники по расчистки железнодорожных путей. Гребнев учредил «снежный паёк». Работающим с восьми до восьми выдавали полфунта хлеба, немного сахара и воблу. Кипяток был постоянным и бесплатным. Иван написал заметку обригадах из депо, до чернильных сумерек сам махал лопатой. Пришёл к тёте с воблой и хлебом. Сахар отдал соседскому мальчишке, который бросал снег деревянной лопатой, но так устал, что отведённый участок не смог осилить, и ему помогли женщины из укомовской столовой. Нога почти не болела. Во второй раз «на снег» пошёл Иван потому, что Катенька объявила на планерке:
— Иван Филиппович, Ирина Васильевна, завтра у нас коллективная вылазка на дорогу. Возьмите с собой хорошее настроение и лопату для того, чтобы наш пикник стал более насыщенным и полезным для здоровья. Надеюсь, наш печатный цех не будет возражать против того, чтобы попасть на трудовой праздник. Предлагаю сделать коллективный фотопортрет. Газете исполняется полный трудовой год. Давайте увековечим это событие. Иван Филиппович не станет противиться. Наш редактор разрешил истратить на это дело пару пластинок и несколько листочков фотобумаги. Фотографироваться будем на крыльце, а заработанные продукты я получила заранее, мы их используем на общем чаепитии. Остатки сдала в приют детям. Это наш вклад. За нами должны пойти другие коллективы. Если у кого-то нет возможности выйти на снег, то пусть остаётся на рабочем месте, занимается повседневной работой. — Редкин молчал, оглаживая отросшую кривую бородку. Пожилой бригадир печатников, прибывший недавно из Балаково, дёрнул плечом в знак согласия. Корректор, она и машинистка, — сонная девица с васильковыми глазами, — кутаясь в шаль, сказала, что ей не с кем оставить ребёнка, но она сможет уговорить соседскую девочку на час другой последить за Дашуткой. Расходились, обсуждая предложение Пожарской.
Получив свою дистанцию, редакция и типография дружно взялась за работу. Волокрутов кому — то с осени заказал широкие фанерные лопаты, работать которыми было одно удовольствие. Иван нарезал снежные кубы и метал их с высоты полотна вниз. Несмотря на свою валоватость, Ирина в работе оказалась очень подвижной и старательной. Мужчины помогали ей, но она отмахивалась, говоря, что сама справится, так как каждое утро расчищает тропинку у своей хаты. Прошёл поезд с вагонами и платформами. Из классного вагона высунулся проводник в тулупе и с жёлтым флажком. Спросил название станции и спрятался за обледенелой дверью. Из паровозной трубы вырывался чёрный дым. Сальник пропускал пар и состав еле тащился, с натугой преодолевая лёгкий подъём перед станцией.
— Как бы я с радостью уехала в Крым. Хоть сейчас. Там ещё тепло, — сказала мечтательно Ирина, краснея полными щеками. Лицо Екатерины почему-то было бледным и напряжённо— сосредоточенным. Работала медленно и расчётливо. Ни одного лишнего движения. Волокрутов и другие типографские сели отдохнуть. У них возник медный чайник. Они даже развели костёр под ним. Ветер развивал красные космы огня, клонил к снегу.
— Рабочий класс всегда находит нужный выход из положения, — сказал Редкин, подходя к Ивану. — Пойдём покурим. Больше половины сделали. Снег сегодня хороший. И ветер не особо сильный.
Пожарская отказалсь от приглашения. Продолжала работать, как заведённая.
В понедельник утром Пришёл на работу рано. Хотел проявить фотопластинки, но Пожарская сказала, что нужно срочно сдать материал о броневике, который он пригнал в город две недели назад. Фотокарточка получилась контрастно и клише вытравили на этот раз неплохо. По крайней мере, оттиск получился что надо. Иван положил перед собой фотокарточку и задумался. Что-то не так был в большой комнате. А что он не мог понять. Обрезая края старых обоев, вдруг понял, что в приёмной пахнет дорогими папиросами. Редактор курит махорку. Раньше его здесь побывали посетители. Но когда. Он пришёл рано. Значит, кто-то тут курил вчера. С детства помнит это медвяный аромат папирос Дора. Но вчера они, сфотографировались при вспышках магния, недолго пили морковный чай, придя с работы на железной дороге. Ушли вместе.
