желания. Мне нет до этого дела. Меня заботит Людовик и безопасность его семьи.
– Что естественно... – мрачно заметил Ян.
Итак, он снова в Париже, потому что приверженцы короля надеются, что его слово что-то значит для Филиппа Орлеанского, хотя Ян больше не знается с его компанией.
К счастью, Яну удалось выполнить свою неприятную миссию в весьма уместной и дипломатической форме, что было нелегко – ведь нельзя же просто-напросто обвинить члена королевской семьи в измене. Но Филипп оказался на редкость сговорчивым, и теперь, когда Версаль лежал перед ним, а шпили парижских церквей – позади, Ян обнаружил, что думает уже не о том человеке, с которым он имел столь важный разговор, а о Таунсенд, его беспокойной жене. Пешеходы и ливрейные лакеи с портшезами разбегались в стороны перед взмыленным от быстрой езды жеребцом Яна. Мрачное выражение на лице всадника заставляло думать, что он жаждет кого-то убить. Так оно и было. Он жаждал смерти Анри Сен-Альбана, хотя еще толком не знал, как это сделать. Эмиль склонял его к хладнокровному убийству, но Ян не мог на это пойти, во-первых, потому что король никогда не простит этого, и по другой, еще более веской причине, которую он не собирался открывать Эмилю: из-за Таунсенд. Какие бы трения ни существовали между ними, он не мог убить человека, а потом предложить ей примириться с этим. Она никогда не примирится. И он не хотел вовлекать ее в скандал, который неминуемо разразится сразу же после смерти Сен-Альбана, пользовавшегося при Дворе такой популярностью. С другой стороны, если Сен-Альбан намерен соблазнить его жену... Если только пальцем он до нее дотронется... Ян может и передумать.
Лицо Яна было холодно, как гранит, когда он большими шагами вошел в свою спальню и стал стаскивать с себя пропотевшую рубашку. Появился Эмиль с вином. Зная по опыту, что в таких случаях не следует ничего говорить, он молча ходил по комнате, наполняя ванну и раскладывая свежую одежду.
– Ужинать будете дома? – спросил он наконец.
– Нет. Меня ждут на концерт. Эмиль поднял брови.
– Вы все же пойдете на концерт? После такой дальней поездки? Ваша встреча с герцогом Орлеанским вряд ли была очень приятной.
Ян стиснул зубы.
– Да. Не очень.
– Вы предостерегали его, посоветовав держаться подальше от Анри Сен-Альбана. Он вас поблагодарил. Теперь вы предупреждаете его, что его дружба с Пьером де Лакло выглядит подозрительно. Он, вероятно, раздражен тем, что его дела все больше и больше становятся известными в обществе.
Раздевшись, Ян погрузился в ванну. Горячая вода ослабила боль в усталых мышцах. Он закрыл глаза и в ответ на слова Эмиля отсутствующе кивнул.
– Вы ступили на зыбкую почву, – неодобрительно заметил Эмиль.
– Я знаю. – Ян принялся намыливать грудь и плечи. – Не спрашивай меня, как это произошло, потому что я сам не знаю, Боже, как я устал!
– И тем не менее собираетесь пойти на этот музыкальный фарс?
– Я получил приглашение, написанное Ее величеством собственноручно, – сказал сердито Ян, – и не могу этим пренебречь.
Он нахмурился. Мысль о необходимости сидеть бесконечные часы на этом сборище льстецов вызвала пульсирующую боль в голове. Ему трудно было поверить, что он когда-то находил удовольствие в атмосфере Версаля, в балах и ужинах, что он трепетал, предвкушая обладание той или иной красавицей. Разумеется, не к этому стремился он, когда впервые приехал сюда много лет назад, сгорая от желания отомстить за смерть отчима, чье изуродованное, невероятно распухшее и неузнаваемое тело он привез домой в Нюи Домен в заколоченном деревянном гробу.
Даже сейчас воспоминание об этом наполнило его гневом. Судья, заточивший Антуана де Лакано в тюрьму, бежал из страны прежде, чем Ян сумел узнать его имя, и никто из участников этого дела, казалось, ничего не знал. Только скромный служащий из Гиенны, которого осудили и пытали вместе с де Лакано, некто Эмиль Гаспар, помнил что-то, а именно – имя – Анри Бенуа.
Сплоченные одним желанием – отомстить – Ян и Эмиль объединили свои силы и поселились в Версале. Потому что именно сюда, к самому большому и утонченному Королевскому двору Европы, стекались тысячами дворяне – и богатые и обедневшие, – чтобы засвидетельствовать свое почтение Людовику, испросить милостей и должностей, покрасоваться, играть в азартные игры и пить до рассвета. И если где- нибудь можно было получить сведения об Анри Бенуа, то Ян понимал – именно здесь, в месте, слывущем перекрестком нации, а может быть, Европы или даже всего мира. Сидя в ванне, Ян почувствовал, как даже лицо его исказилось от боли при этих воспоминаниях. Он не мог не признаться себе, что с самого начала был совращен Версалем. Расточительные увеселения, бесконечные балы и празднества, карты, интриги мгновенно вскружили голову беспомощному юнцу, каким он был тогда. И, в свою очередь, Двор горячо принял его, он без труда ослепил всех своим обаянием и способностью заводить любое количество любовниц – женщины следовали за ним с жаждущими взорами, а мужчин привлекали его беспутные, доходящие до буйства эскапады. Ему все это нравилось, он кутил, веселился и был весьма доволен тем элегантным, лихим, вызывающим всеобщее восхищение придворным, каким он стал.
Но сегодня мысль о том, чего он достиг, угнетала его так же, как и пришедшее к нему понимание того, что он, пожалуй, слишком уподобился французским придворным, которые низко склоняются перед священными правилами этикета и вышестоящими лицами и в то же время шпионят и, как некий принц крови, плетут интриги за спиной Людовика XVI. Его неприятная миссия в Пале-Рояль вчера и сегодня была немногим лучше этого. Может, ему следовало остаться в Шотландии, как просила Изабелла. Но тогда, конечно, он не имел бы удовольствия выследить Сен-Альбана и не получил бы Сезак, который он по- прежнему считал своим волшебным талисманом.
Сезак. Он вдруг ясно представил себе залитые солнцем виноградники и известковые холмы, тополя, орешники и поля цветущих подсолнухов. Эти картины манили его, напоминая о том, что когда-то он хотел в жизни лишь одного – смотреть, как виноградные лозы вокруг год за годом дарят благоухающий золотой нектар. При этой мысли, губы его скривились в усмешке. Как смеялись бы при Дворе, узнай они, что пресловутый герцог Войн в глубине души всего лишь фермер, усталый, разочарованный фермер, неведомым образом оказавшийся запутанным в те самые сети интриг и обмана, которых он упорно избегал в прошлом. Он вдруг понял, что завтра же покинет Версаль, хотя бы из-за слабой улыбки, мелькавшей на лице Таунсенд Монкриф, когда она говорила с ним об Анри Сен-Альбане.
С потемневшим лицом Ян резко поднялся, вышел из ванны и позвонил Эмилю вытереть себя и одеть. На этот раз парик был ему не нужен, потому что в Малом Трианоне не придерживались строго этикета, –
