разговаривала с вами вчера вечером, вернувшись на борт?
— Нет. Я рано ушла в каюту: у меня был приступ мигрени.
— Да, мне вчера показалось, что вы плохо выглядите.
— Приступ скоро прошёл. Но, возможно, это она царапалась ко мне в дверь. Я очень крепко спала, а когда отворила дверь, в коридоре никого не было.
— Понятно. Она намекала мне, что собирается вам что-то сообщить.
— Да, я знаю. Вы считаете, — спросила Трои, что мне следовало зайти к ней в каюту?
— Нет, нет. Просто мисс Рикерби-Каррик о вас очень высокого мнения, и я думал, может, она собирается… — Он замялся, потом твёрдо закончил:
— Дело в том, что вчера она беседовала со мной о своей бессоннице. Мисс Хьюсон дала ей несколько американских таблеток, и мисс Рикерби-Каррик хотела выяснить, что это за таблетки.
— Мне она тоже их предлагала.
— Да? Я сказал, что не знаю их, и рекомендовал ей обратиться к лечащему врачу. С вами же я вот о чем хотел поговорить. Мне показалось, что мисс Рикерби-Каррик находится в крайне нервозном состоянии. По-моему, она даже собиралась со мной посоветоваться по этому поводу, но вдруг умолкла, пробормотала что-то невнятное и ушла.
— Вам кажется… что у неё какое-то нарушение психики?
— Это определение обтекаемое, но неточное. Мне показалось, что она весьма расстроена. Именно поэтому меня беспокоит её внезапный отъезд среди ночи.
— Но вы слышали, что была телефонограмма?
— Да, заболела подруга.
— Может быть, Мэвис?
Они вопросительно взглянули друг на друга, и на лице Натуша мелькнула тень улыбки.
— Нет, погодите, — продолжила она. — Вчера она шла со мной и мистером Лазенби до деревни. У меня так болела голова, что я не очень-то прислушивалась. Может быть, мистер Лазенби помнит. Конечно, она без конца рассказывала нам о Мэвис. По-моему, она упомянула, что та сейчас на севере Шотландии; неужели мисс Рикерби-Каррик умчалась туда на такси? И неужели никто на «Зодиаке» ничего не слышал, ведь кто-то же, наверное, к ней сюда приходил?
— Но она ведь спала на корме. Это так далеко от кают.
— Да, но откуда те, кто к ней приходил, могли узнать, что она здесь?
Трои нагнулась и подняла с палубы какой-то полинялый красный лоскуток.
— Что это? — спросила она.
Длинные тёмные пальцы повертели лоскуток.
— По-моему, это от обложки её дневника, — сказала Трои.
— Пожалуй, вы правы.
Натуга собрался было выбросить находку за борт, то Трои его остановила:
— Не выбрасывайте.
— Почему?
— Ну хотя бы потому, виновато улыбнулась Трои, — что я жена полицейского.
Он вынул записную книжку и вложил в неё красный лоскут.
— Наверное, мы зря с вами стараемся, — сказал Трои.
У неё вдруг появилось непреодолимое желание рассказать ему о своих дурных предчувствиях и о том, чем они вызваны. Она даже представила себе, как он будет выглядеть, когда она поделится с ним своими опасениями: вежливо склонит голову, а выражение его лица будет как у всякого врача, который успокаивает пациента. Господи, каким облегчением было бы поделиться с ним. Она уже обдумывала первую фразу, когда ей вспомнился ещё один, также очень внимательный, слушатель.
«Кстати, миссис Аллейн, — вкрадчиво, как всегда, посоветовал ей Тиллотсон, — пожалуй, не стоит никому рассказывать об этом дельце, верно? Предосторожность, знаете ли, не помешает». И она придержала язык.
Глава V.
ЛОНГМИНСТЕР
— Он обладал удивительной способностью, — рассказывал Аллейн, — внушать доверие самым различным людям. Говорят, один полицейский из Боливии признался, как, сам не заметив, рассказал Артисту о своей язве двенадцатиперстной кишки. Даже если это выдумка, она прекрасно иллюстрирует привлекательные черты Артиста. Мораль здесь такова: и негодяи не все одинаковы, чего иногда не могут постичь полицейские. Нельзя разложить по полочкам типы преступников.
Известны случаи, когда Артист проявлял благодушие, известны и такие, когда он становился зверем. Он большой ценитель красоты: говорят, его квартира в Париже обставлена с безупречным вкусом. Деньги он любит больше всего на свете, и ему доставляет удовольствие добывать их нечестным путём. Получи он в наследство миллион фунтов, он, вероятно, не бросил бы своих занятий и, как прежде, уничтожал бы тех, кто становится ему поперёк дороги.
Как я уже говорил, письма моей жены были мне пересланы из Нью-Йорка в Сан-Франциско, и к тому времени, как я их получил, ей.оставалось пробыть на «Зодиаке» всего два дня. Как вам известно, из управления мне сообщили, что мистер Фокс во Франции. Предполагалось, что он движется по горячим следам Артиста. Я связался с мистером Тиллотсоном, который знал о поездке Фокса и поэтому не придавал большого значения инцидентам на «Зодиаке». Я же придерживался иного мнения.
Те из вас, кто женат, поймут меня. Нашим жёнам незачем участвовать в нашей работе. И хотя моя жена подшучивала над своими опасениями, её письма меня насторожили, и мне хотелось, чтобы она покинула «Зодиак». Однако я боялся, что если — как это ни маловероятно — кто-то из её попутчиков связан с делом Адропулоса — Артиста, то полицейские телефонограммы, адресованные моей жене и переданные через смотрителей шлюзов, спугнут его. Дело в том, что моя жена знаменитая художница, о которой всему свету известно, что она, бедняжка, замужем за полицейским.
Шотландец во втором ряду фыркнул.
— В конце концов, — продолжил Аллейн, — я известил Тиллотсона, что, вероятно, освобожусь раньше, чем предполагал, и постараюсь выехать как можно скорее.
Хочу напомнить вам, что тогда я ещё понятия не имел об исчезновении мисс Рикерби-Каррик. Знай я это, я принял бы значительно более серьёзные меры. Ну а так…
1
Вне всякого сомнения, путешествовать без мисс Рикерби-Каррик было гораздо приятней.
Они плыли от Кроссдайка к Лонгминстеру, и солнце ярко освещало поля, рощи, села и шлюзы. Виды были на редкость красивы, и все как-то оттаяли, повеселели. Хьюсоны щёлкали фотоаппаратами, мистер Лазенби и мистер Поллок обнаружили объединяющую их любовь к маркам и знакомили друг друга с содержимым потрёпанных конвертов. Кэли Бард рассказывал Трои о бабочках. Даже у доктора Натуша оказалось хобби: он любил чертить карты. Доктор признался Трои и Барду, что пытается вычертить маршрут их путешествия. Он, правда, не ручается за точность, поскольку не располагает необходимыми материалами, но позже, сверившись с картами, кое-что исправит. Трои была уверена, что, показывая им свой рисунок, он вспыхнул от смущения, но заметить это при его цвете кожи было трудно.
Карта была вычерчена твёрдым карандашом в стиле английских картографов XVI века с крошечными рисунками церквей и деревьев и тщательно выписанными названиями.
