сем, однако миссис Диллинтон-Блик постаралась самым деликатным образом избавиться от него.
— Ты просто прелесть! — воскликнула ее приятельница.
— Дорогая, когда мы войдем в тропики, он положит мою косметику в холодильник, — сказала миссис Диллинтон-Блик.
Ее каюта была полна цветов. Деннис вернулся с вазами для них и высказал предположение, что орхидеи тоже не мешало бы поставить в холодильник. Дамы переглянулись. Миссис Диллинтон-Блик принялась отвязывать от букетов записки и читать их вслух, то и дело вскрикивая от восхищения. Мрачная каюта с ее более чем скромной мебелью, казалось, была вся полна ею — ее запахами, мехами, цветами и ею самой.
— Стюард! — раздался раздраженный голос из каюты по соседству.
Деннис изобразил на физиономии недоумение и вышел.
— Уверяю тебя, он — твой раб, — сказала миссис Диллинтон-Блик ее приятельница.
— Люблю путешествовать с комфортом, — пояснила та.
Денниса позвал мистер Мэрримен. Что касается того, с кем из пассажиров можно ладить, а кто будет придираться к тебе на каждом шагу — тут стюарда провести нелегко. Однако в мистере Мэрримене Деннис ошибся. Очки, взъерошенные волосы и внешность херувима — все это дало ему основание сделать вывод, что перед ним рассеянный, благодушный и довольно робкий господин. Он был горько разочарован, когда мистер Мэрримен начал проявлять явные признаки своего ужасного характера. Все ему было не так. Он заказывал каюту, выходящую на левый борт, его же поместили в выходящую на правый. Он был недоволен тем, как уложили его багаж, и требовал, чтобы постель постелили так, как это делают на суше, а не так, словно это не постель, а отклеившаяся афиша.
Деннис покорно выслушал его жалобы, не поднимая от пола глаз.
— Это недоразумение, — сказал он, когда мистер Мэрримен закончил свою обвинительную речь. — Сейчас мы все уладим, — и немного погодя добавил: — Сэр, — однако не таким тоном, как требовал мистер Мэрримен в своих начальных классах.
— Вы немедленно выполните все мои указания, — заявил мистер Мэрримен. — Я хочу прогуляться. Надеюсь, к моему возвращению все будет в полном порядке. — У Денниса отвисла челюсть. — Это все.
Он демонстративно запер чемоданчик на туалетном столике и вышел из каюты.
— Как с дурачком разговаривает, — обиженно пробормотал Деннис. — Указания. Старое чучело.
Собрат отца Джордана помог разложить ему скромные пожитки. Когда с этим было покончено, оба священника в нерешительности посмотрели друг на друга и им сделалось неловко, как всем людям перед расставанием.
— Ну что ж, — одновременно сказали они, а отец Джордан добавил: — Как любезно с вашей стороны, что вы пришли меня проводить. Был рад провести время в вашем обществе.
— Серьезно? — Его коллега оживился. — Что касается меня, тут и так все ясно. — Он спрятал руки под сутаной у себя на груди и робко смотрел на отца Джордана. — Автобус отходит в одиннадцать. Вам, полагаю, надо устраиваться.
— Может, хотите что-нибудь сказать мне на прощание? — с улыбкой спросил отец Джордан.
— Ничего особенно важного. Я только… только сейчас осознал, что значит для меня иметь перед глазами ваш пример.
— Друг мой!
— Нет-нет, это не пустые слова. Вы, отец, изумляете меня своей необыкновенной самоуглубленностью. А знаете ли вы, что вся братия испытывает перед вами благоговейный трепет? Все мы, пожалуй, отдаем себе отчет в том, что знаем о вас куда меньше, чем вы о каждом из нас. Отец Бернард как-то сказал, что хоть мы и не давали обета молчания, вы придерживаетесь вашего собственного обета священного молчания.
— Не могу сказать, чтобы я был восхищен сим афоризмом отца Бернарда.
— Да? Но ведь он ни в коем случае не хотел вас обидеть. Что касается меня, то я слишком много говорю. Нужно себя ограничить. Прощайте, отец. Да благословит вас Господь.
— И вас, дорогой друг. Я провожу вас до автобуса.
— Что вы, не надо.
— Нет-нет, идемте.
Они отыскали дорогу на нижнюю палубу. Отец Джордан сказал что-то матросу у трапа, и оба священника сошли на берег. Матрос видел, как они шли вдоль причала к проходу, в дальнем конце которого стоял автобус. Черные сутаны и шляпы придавали их фигурам фантастический вид. Вокруг них клубился туман. Отец Джордан через полчаса вернулся на судно. Было четверть двенадцатого.
Каюта мисс Эббот была как раз напротив каюты миссис Диллинтон-Блик. Деннис помог ей донести чемоданы.
Она аккуратно распаковала их и торжественно разложила по полочкам свои скромные пожитки, словно они предназначались для какой-то церемонии. На дне одного из чемоданов лежала стопка написанных от руки партитур, в карманчике — фотография. С нее смотрела женщина возраста мисс Эббот, некрасивая, с мрачным и недовольным выражением лица. Мисс Эббот взглянула на фотографию и, поборов в себе глубокое отчаяние и горькую обиду, села на койку, зажав между коленями свои большие руки. Неслышно текло время. Судно слегка покачивалось на волнах. До мисс Эббот донесся звучный смех миссис Диллинтон-Блик, и ей стало немного легче. Она слышала голоса только что взошедших на борт судна пассажиров, шаги у себя над головой, шум на палубе. Из дальней каюты долетали звуки веселой пирушки и гулкий мужской голос, показавшийся ей знакомым. Скоро мисс Эббот поняла, откуда ей известен этот голос. Дверь ее каюты была закрыта неплотно, поэтому, когда в коридор вышла подруга миссис Диллинтон-Блик, мисс Эббот слышала весь их разговор дословно. Миссис Диллинтон-Блик стояла на пороге своей каюты и, заливаясь смехом, говорила: «Ну так иди, что же ты!». Ее подруга, скрипя половицами, скрылась в проходе. Она вернулась в сильном возбуждении. «Дорогая, это на самом деле он! — воскликнула она. — Он ее сбрил. Мне сказал стюард. Это мистер Обин Дейл. Господи, ну и повезло же тебе!»
Раздался очередной взрыв смеха, в промежутках которого миссис Диллинтон-Блик сказала что-то вроде того, что ей просто невтерпеж облачиться в свой купальник от Джодиона. Их дальнейших восклицаний мисс Эббот не слышала — они прикрыли дверь каюты.
«Ну и дуры», — думала она, не испытывая ни малейшего интереса к героям телеэкрана. Она принялась размышлять над тем, швырнуть ли ей за борт фотографию, когда судно выйдет в открытое море, или же порвать ее прямо сейчас и выбросить клочки в мусорную корзину? Или в воду? О, как же она тогда станет одинока! Мисс Эббот забарабанила пальцами с толстыми суставами по костлявым коленям, представив холодную, кишащую мусором с судов воду в гавани.
— О господи, как же я несчастна! — вырвалось у нее.
В дверь постучал Деннис.
— Телеграмма, мисс Эббот, — пропел он.
— Телеграмма? Мне?
Деннис приоткрыл дверь и вошел в каюту.
Мисс Эббот взяла у него телеграмму и трясущимися пальцами ее распечатала. Листок дрожал у нее в руках.
Дорогая Эби я так несчастна напиши мне пожалуйста или если еще не поздно позвони Ф.
Деннис все еще стоял на пороге.
— Я могу послать ответ? — прерывающимся от волнения голосом спросила мисс Эббот.
— Э-э-э-э, да-да. Я хочу сказать…
— Или позвонить? Можно позвонить?
— На борту есть телефон, но когда я проходил мимо, там была такая очередь…
— Сколько осталось до отплытия?
— Час, почти целый час, но телефон отключат заранее.
— Это очень важно. Очень, очень срочно, — твердила, как безумная, мисс Эббот.
