Росс поморщился. Две женщины, такие разные и, однако, такие похожие, обе – он должен был признать это теперь – все более близкие его сердцу. Мора Адамс, сияющая половина темной монеты его желаний, с ее безапелляционностью и смелостью, ее любовью к Индии и ее смехом, и нежная Чхота Моти в ночь страсти, ее ласки, которые ему вряд ли доведется испытать еще хоть раз.
Дьявол, память о той ночи продолжает преследовать его! Какая ярость вспыхнула в нем после слов Кушны Дев, что ее сестра возвратилась в Раджастхан и больше сюда не приедет!
Когда он вернулся домой, его настроение еще ухудшилось из-за новости о ранении Гходы Лала, которому придется проболеть неделю или даже больше в самое неподходящее для Росса время – ведь сейчас Гхода Лал нужен ему, как никогда. Подумать только, крокодил! Амир Дас заверил Росса, что ни Мора, ни доктор Мур не заподозрили: рану индусу нанесли лезвием самого обыкновенного ножа.
Мора. Мысль о ней заставила его грубо выругаться. Ведь он от души хотел поблагодарить ее. Она действовала смело, а он вынудил ее заплакать, сорвал на ней всю свою злость.
В холле послышались шаги, и вошел Лоренс Карлайон.
– О, Росс, я не знал, что вы вернулись! Лала Дин не сказал мне ни слова. Хотите присоединиться к нам за ужином? Сегодня день моего рождения.
Меньше всего Росс хотел принять участие еще в одном празднестве семейства Карлайон. Но он не мог себе позволить быть настолько грубым, чтобы отказаться присутствовать на дне рождения своего начальника. И все же он попытался.
– Благодарю вас, сэр. Я был бы рад, но, боюсь, несоответственно одет.
– Еще есть время переодеться, дружище. Даффи будет вам рада.
Выхода не было. Росс отвесил деревянный поклон и удалился.
Мора и Чарльз Бартон-Паскаль только сухо поздоровались, когда он вернулся. Росс понимал, что Чарльз кипит в душе при мысли о том, что не он один может оказаться в центре внимания, и это давало ему нечто вроде мрачного удовлетворения. Очевидно, на его инстинктивное неприятие этого человека, как говорится, отвечали взаимностью.
К счастью, настроение за столом оставалось праздничным в течение всей долгой трапезы.
– А теперь, – заговорил Лоренс Карлайон, улыбаясь племяннице, когда наконец подали десерт, – настала очередь самого лучшего gateau[8], который мне когда-либо доводилось пробовать.
– Он просто изумительный, – поддержала его Лидия.
– Восхитительный, – добавил Теренс, со смаком проглотив кусок.
Тетя Дафна попросила второй кусочек, и Мора слабо улыбнулась. Трепещущий огонь ламп освещал остатки праздничного угощения. Тетя Дафна встала, подавая сигнал женщинам удалиться и оставить мужчин наедине с их портвейном.
Росс воспользовался случаем и тоже встал с места.
– С вашего позволения, я должен удалиться.
– Останьтесь еще хоть ненадолго! – воспротивилась его уходу тетя Дафна.
– Пусть себе идет, – вступился за Росса Лоренс. – Сегодня он проделал большой путь верхом.
– Мне к тому же надо взглянуть, как там мой слуга, – добавил Росс.
– С ним что-то произошло? – удивилась тетя Дафна.
– Несчастный случай, но смею надеяться, он поправится.
Росс посмотрел на Мору, но она даже не подняла головы. Он поджал губы, коротко пожелал всем доброй ночи и быстро вышел.
– Бог мой, какой он временами колючий! – пожаловалась тетя Дафна. – Но вы-то останетесь, не так ли? – обратилась она к Чарльзу, который бросил быстрый взгляд на склоненную головку Моры, прежде чем ответить, что это доставит ему величайшее удовольствие.
В полутемном коридоре Лидия схватила Мору за руку:
– О, Мора, ты заметила, как мистер Бартон-Паскаль смотрел на тебя сегодня вечером? Я точно знаю, что он намерен поговорить с папой! Я это чувствую всеми фибрами души!
– Не глупи.
– Теренс тоже так думает.
– Теренс тоже может заблуждаться.
Лидия ласково улыбнулась:
– Как ты можешь быть уверена? И знаешь, мне будет очень приятно, если мистер Бартон-Паскаль, то есть я хочу сказать Чарльз, станет моим кузеном. Мама и папа высоко его ценят. Ты думаешь об этом?
– О чем?
– О том, чтобы выйти за него замуж, разумеется!
– Не смеши меня!
Тряхнув головой, Мора вышла на веранду. Дверь захлопнулась, и девушку охватила жаркая темнота.
Голова болела, и Мора со вздохом прижалась лбом к белой колонне. Думать она могла только о Россе, о том, как он отворачивался от нее и не сказал ей за ужином ни слова, о том, как удалился из резиденции, будто спешил поскорее покинуть ее, Мору.
