Премьера убийства

— В следующий раз лучше напиши пьесу специально для меня.

Джейко был ужасно некрасив, но улыбка у него была чертовски приятной. Он широко улыбнулся.

— Опять начинается нервотрепка! — пробормотал он. — Ничего, вечером после премьеры все будут пить и целоваться. Как всегда. И не надо морщиться от этой пьесы. Нормальная пьеса. Хорошая.

Он снова ухмыльнулся. Рот у него был большой и щербатый.

— Даже прелестная племянница одного очень ба-а-альшого человека не может испортить эту пьесу, — добавил Джейко.

— Джейко, не надо так!

— Как бы то ни было, сегодня у нас получилась дурацкая съемка. Похоже, кроме роли плакальщицы на похоронах, у нее ничего не получится…

— Джейко!

— Ну ладно, ладно. Я только хочу заметить, что никто еще не видел платьев, в которых ты появишься на премьере…

— Джейко, возможно, ты создал что-то волшебное!

— Ну, во всяком случае, создать сценические костюмы за два дня из воздуха — это и впрямь попахивает волшебством, это точно…

— Ах, милый Джейко, нам всем так нравятся твои чудеса!

— М-да… Мы все напоминаем персонажей Чехова в голливудском фильме. Вы так ласковы, так широки душой, а маленькая племянница вашего супруга все никак не может воспользоваться вашей неземной добротой. Адам похож на дядю Ваню, как его играл Борис Карлов… Ну и так далее.

— Ну хорошо, так когда же я получу свой чеховский костюм?

— Его эскиз уже имеется, готов показать портному… — Он отнял у Мартины зеркало со словами: — В театре никто никому никого не представляет, все представляются сами… Меня зовут Жак Доре. А вы — прелестная птичка, которая попала не в то гнездышко, точнее, гнездышко то, а вот жёрдочка в этом гнездышке — не та… Какое совпадение — я тоже немного не на своем месте, но за мой скверный язык меня когда-нибудь выгонят отовсюду… — Он улыбнулся Мартине и добавил: — И все-таки жаль, что вы только маленькая костюмерша, а не большая актриса…

* * *

Между фотографированием и репетицией, назначенной на семь вечера, в театре продолжалась суматоха… В те редкие моменты, когда Мартина была не занята, она пыталась сообразить, взяли ее все- таки на работу или нет, а если взяли, то сколько ей будут платить. У нее оставалось два шиллинга и четыре пенса, и ей негде было жить. Сколько ей придется платить за угол? Хватит ли ее зарплаты? Проблема питания решена была сразу, ибо ей объяснили, что все работники театра обеспечиваются бесплатным питанием в буфете, так как они заняты почти весь день и не могут бегать по кафе. Поскольку мисс Гамильтон потребовалось внести в свои платья массу мелких поправок, Мартина еще долго была при ней. Затем, заглянув случайно в комнатку сторожа Баджера, она увидела вездесущего и всемогущего Джейко, который готовил на газовой плите какие-то немыслимо вкусные, судя по запаху, блюда…

Затем он стал разливать мясной соус по эмалированным мискам и раздавать всем желающим. Мартина села со своей порцией рядом с Бобом Кринглом, костюмером мистера Адама Пула. От него Мартине удалось разузнать кое-что про Жака Доре. Доре был бутафором и главным художником в театре, хотя официально числился ассистентом Адама Пула. Короче, его статус был обрисован довольно условно. «Редкий бабник, вот кто этот мистер Джейко, — насплетничал Боб Крингл. — Он познакомился с мисс Гамильтон, когда театр ездил в Канаду, довольно давно, и с того времени стал вроде как их домашним животным… Он просто у них талисманом работает — особенно для мистера Пула… И они все к нему чертовски привыкли, понимаете? Он канадский француз, вот он кто. Ну, теперь-то в нем, кроме его стряпни, ничего французского не осталось. Но он предан как собака. То есть предан, конечно, ей, а не ее благоверному…»

— Вы о мистере Беннингтоне? — переспросила Мартина.

— Да, — сказал Крингл сухо. Ясно было, что он не намерен дальше развивать эту тему, и он переключился на другую: — А вот взять доктора, мистера Резерфорда! Неправда ли, экий взрывной человечище? Орет, рычит: «Вы испоганили мою пьесу, вы испоганили мою пьесу!» Жуть берет. А когда хозяин велит ему заткнуться, он начинает бросаться еще на кого-нибудь, кто под руку попадет! Даже на ни в чем не виноватых рабочих сцены — и то гавкает! Не усмиришь!

Мартина слушала его как зачарованная. Эти несколько часов, проведенных в театре, казались ей сейчас каким-то волшебным сном. Но в этот сон проникало тревожное чувство — она ведь все еще не знает, примут ли ее на работу и получит ли она хоть немного денег…

И вот она, в полузабытьи, все мечтала и рассчитывала почти час после обеда. Самой заводить разговор с мистером Адамом Пулом Мартине было боязно…

Глава 3 Первая репетиция в костюмах

— Мне очень хочется узнать, о чем пьеса, — сказала Мартина, пристально глядя на Джейко. — Это что-то о современных нравах? Она вам и в самом деле нравится?

— Все хорошие пьесы изображают нравы, — поучительно заметил Джейко. — А эта пьеса — добротная вариация на очень старую тему.

Казалось, он колеблется, говорить или промолчать. Наконец Джейко проронил:

— В этой пьесе действует некто с новыми мыслями в голове. Ему противостоят люди со старыми представлениями. Адам играет именно того самого нового человека. Его персонаж был воспитан на некоем острове в сообществе романтиков и бессребреников. Оттуда он имел несчастье попасть в обычный мещанский мир. Все его существо вопит о том, что ему следует вернуться обратно, но это не так просто, возникают разные обстоятельства… Ему противостоят его родственнички — двоюродный дедушка, которого играет мистер Дорси, остроумный, но вздорный двоюродный брат, которого играет мистер Беннингтон, жена этого неуравновешенного родственника, Элен, в которую наш герой влюбляется, и, наконец, их дочь, которая сама, по законам жанра, влюбляется в нашего героя… Но неявно. Сперва зритель только понимает, что она похожа на него внутренне и внешне. В этом вся тонкость. Она, эта девочка, ранее была помолвлена с каким-то ничтожеством, коего очень кстати играет Перри Персифаль, но потом, естественно, наш герой отвлекает, так сказать, огонь юной души на себя. Эту роль, к большому сожалению, исполняет Гая Гейнсфорд. У меня возникло чувство, что если в спектакле занята милая Гейнсфорд, то не будет ни малейшей разницы, кем написана пьеса, Кафкой, Брехтом, Ибсеном или даже Сартром, все будет одинаково… И все-таки, я надеюсь, пьеса пойдет…

Вдруг Джейко смешался, и его до того времени стройная речь потеряла последовательность.

— Вообще-то, — продолжал он неуверенно, — в этой пьесе присутствует какой-то привкус континентальной Европы, понимаете? Англичане таких пьес не пишут… И те, кто смотрит как следует и слушает как следует, найдут в этой пьесе гораздо больше странностей, чем я обрисовал вам в двух словах. Ну ладно, не будем вдаваться в подробности. Сейчас я буду просматривать костюмы, и вы мне понадобитесь у сцены. Ступайте туда. Я подойду через пару минут.

Когда Мартина прошла в зал и села в шестом ряду, сцена уже была ярко освещена и впервые на ней были установлены декорации, сделанные Джейко для второго акта.

Декорации изображали внутреннее помещение, комнату, очень простую по убранству, но везде тут чувствовался дух ультрасовременной цивилизации — стальные детали отделки, большие безликие окна с дюралевыми рамами…

Джейко сел позади нее.

— Сразу чувствуется, что людишки в этом доме живут неважнецкие, правда? Хорошие, добрые люди не станут обитать в этакой обезличенной, выхолощенной обстановке, да? Вся соль в том, что они