подбородок покойно лежал на груди. Весь его вид говорил о полнейшей невозмутимости.
— А все-таки мы до сих пор не узнали, когда же наша таинственная мисс Гейнсфорд покинула «оранжерею»! — заметил Аллейн.
— О Боже! — простонал Перри Персифаль. — Как это мне надоело! Джей, ты же помнишь! Ты заглянул в «оранжерею» к Гае, когда мы с тобой вышли со сцены! Так скажи же, наконец! Была там Гая или нет? Гая, милая, не томите нас, ответьте…
Мисс Гейнсфорд только раскрыла рот, как ее опередил Джей Дорси:
— Ну конечно, была! Я каким-то болваном стал в последнее время — все забываю… Гая спала на софе, мистер Аллейн. Да. И я не хотел ее будить… — Дорси пригладил свои и без того безупречно уложенные волосы на макушке. — Крайне, крайне странно, что у меня вылетело из головы. Ну да, потому что позже я спросил у кого-то, где Гая, и мне ответили, что она все еще в «оранжерее». Ну, я побежал туда и застал ее спящую, а в комнате невыносимо пахло газом — представляете? Ну, я быстро поднял ее и привел сюда.
— А вы не могли бы припомнить, мисс Гейнсфорд, когда вы заснули? — спросил неутомимый инспектор.
— Я была ужасно измучена, мистер Аллейн. И физически и эмоционально. Мне и сейчас-то не до времени.
— Ну, могло это произойти, например, до начала последнего акта?
— Н-н-нет, пожалуй… Нет, потому что Джей заходил проведать меня во втором антракте, перед последним действием. Ты ведь помнишь, Джей?
— Да, милая.
— Он предложил мне аспирину. Я взяла четыре таблетки, и они на фоне моей усталости сработали как снотворное. И я погрузилась в сон — в мучительный сон…
— После этакой лошадиной дозы было бы крайне странно, если бы он не был мучительным, — пробормотала Элен, искоса глянув на Аллейна.
— У меня лично, — сказал Джейко без тени улыбки на лице, — нет ни малейших сомнений, что Гая спала в ужасных муках.
— Да, именно так! — вызывающе воскликнула Гая. — Потому что я была доведена до крайности!
— А кто-нибудь, кроме мистера Дорси, заходил в «оранжерею» во втором антракте? — продолжал наседать суперинтендент.
Гая метнула быстрый взгляд на Дорси.
— Ах, я так путаюсь во всем, когда у меня голова не на месте, что меня просто бессмысленно спрашивать! — нервно отвечала она. — Я просто уверена, что обязательно ошибусь. О чем бы вы меня сейчас ни спросили, суперинтендент!
— Хорошо, а вы, мистер Дорси, что скажете?
— Нет, — небрежно помотал головой Дорси, не вынимая рук из карманов. — Никого я не видел.
— Милый Джей, — неожиданно вступил Перри Персифаль. — Никто не мог бы сказать этого с большей неохотой, чем я, но, увы, дружище, ты грубо ошибаешься! Во время второго антракта в «оранжерею» заходил Бен!
— Господи! — в отчаянии вырвалось у Элен. — Что с нами со всеми случилось?
— Извини, Элли, — откашлялся Персифаль, — мне очень жаль…
— Жаль? А почему, собственно, жаль? Что такого, если Бен во время антракта зашел к своей расстроенной племяннице? Потом он отыграл весь третий акт. Конечно, Перри, тебе надо было сказать, что ты знаешь… Не правда ли, Адам? Не правда ли, мистер Аллейн?
Пул как зачарованный смотрел на Дорси.
— Да, да, конечно, — пробормотал Адам.
— А вы как считаете, мистер Дорси? — прищурился суперинтендент Аллейн.
— Конечно, Перри прав, — подтвердил Дорси. — Можно еще что-нибудь припомнить.
—
— Вы с ним не говорили? — спросил Аллейн.
— Я-то не говорил, — со значением ответил Персифаль. — Я пошел в сторону сцены по коридорчику, встретил там Джейко, двух костюмеров, мальчика-рассыльного и Клема.
— Это верно, — откликнулся Клем. — Я еще, помню, буркнул тебе, чтобы ты посторонился… Мальчик вызвал Джея и Бена минут через пять.
— А вы, мистер Дорси, все еще находились в «оранжерее», когда вас вызвали на сцену? — осведомился инспектор.
— Да.
— С мистером Беннингтоном?
— Нет, он вернулся к себе в комнату.
— Много бы я дала, чтобы узнать, отчего это ты. Джей, вдруг решил темнить, — с нервным смешком проворковала Элен Гамильтон.
— Вероятно, причина этого спрятана у мистера Дорси в левом кармане брюк? — предположил Аллейн.
Дорси встал. Бледность его обычно красноватого лица теперь отлично гармонировала с густой сединой.
— Могу я поговорить с вами наедине, суперинтендент? — спросил Дорси.
— Ну конечно! — раскинул руки Аллейн. — Если вы не против, давайте пройдем в вашу «оранжерею»…
В «оранжерее» Дорси в присутствии Аллейна и Фокса вытащил из кармана левую руку, на которой уже отчетливо была видна кровь, проступившая сквозь толстый слой наложенной пудры.
— Наверное, я сделал ужасную глупость, — признался Джей. — Просто мне казалось, что не обязательно показывать это при всех. Тем более что моя… моя ссадина не имеет никакого отношения к тому, что произошло…
— В таком случае, — заметил Аллейн, — об этом никто не узнает. Но вам надо постараться рассказать все как было. Предельно честно!
— Да уж постараюсь, — угрюмо отозвался Дорси.
— На правой скуле убитого имеется порядочный синяк. Он вполне мог возникнуть именно от того само го прямого левого удара, о котором так проницательно говорил мистер Пул. Теперь я бы попросил вас приложить ваш левый кулак к синяку на лице покойного, чтобы установить степень его соответствия… Если вы его не били, как вы говорите, этот эксперимент вам не повредит.
— Уж лучше я признаюсь, что ударил его! — содрогнулся Дорси.
— А не скажете ли заодно,
— Черт, если бы я мог сказать, если бы я мог… — Джей прикрыл глаза рукой. — Вы не позволите мне присесть, суперинтендент? Я страшно устал.
— Садитесь.
Джей Дорси присел на ту самую кушетку, на которой спала позавчера Мартина, а в этот вечер — Гая Гейнсфорд. В тусклом свете лампочки под потолком его лицо отливало зеленью и выглядело старше обычного.
— Какой же я болван… — Дорси тяжело помотал головой.
Аллейн глянул на него удивленно — не так-то часто опытные актеры говорят о себе такое. Фокс присел за стол напротив и, стараясь не шелестеть, распахнул блокнот. Аллейн вспомнил, что его жена назвала как-то инспектора Фокса помесью медведя с грудным младенцем, и это определение вполне достаточно описываю ловкость, с которой действовал руками его подчиненный… Впрочем, добродушия и
