прошептала Мартина себе под нос.
— Кто — он? А… И что же именно
Мартина, стесняясь и запинаясь на каждом слове, рассказала о попытке Беннингтона приударить за ней…
Пул помрачнел и заметил:
— Мне кажется, вы должны сообщить об этом полиции. Я просто уверен в этом. И знаете, я даже рад, что мы с вами поговорили так странно, скомкано, почти не слыша друг друга, втихомолку и — безрезультатно… Технически совершенно плохо — для сцены, разумеется. Взгляните на меня — вы удивлены этим моим признанием? А?
Голос Адама звучал так волнующе, так чудно дрожал, что Мартина, сама не осознавая, что делает, коснулась его щеки своей ладонью.
— О господи! — сказал Пул очень серьезно. — Какое великое событие произошло!.. Для меня…
И тут же встал и пошел прочь, в глубину сцены, где сидел в тупом молчании инспектор Фокс.
— Инспектор, — обратился к нему Пул, мисс Тарн тут вспомнила об одном небольшом инциденте, произошедшем с нею три дня назад… Мы оба считаем, что это может оказать следствию некую помощь…
Актеры сразу зашевелились, словно никто и не спал.
Фокс встал и одернул пиджак.
— Спасибо, сэр, — склонил он свою бульдожью голову. — Как только мистер Аллейн освободится, я немедленно передам… А? Что?
Вошел констебль Миног и громко объявил, что артистические уборные открыты для пользования всех желающих. От этих слов все встряхнулись. Элен и Дорси встали, потягиваясь. Джейко сел на полу прямо, как манекен в магазине готовой одежды. Клем Смит, Гая и доктор Резерфорд открыли глаза, выслушали констебля, осмыслили ситуацию и преспокойно заснули снова…
Фокс откашлялся в кулак, постаравшись сделать это интеллигентно, что ему, впрочем, не очень удалось.
— Вот что, Миног, — сказал он. — Возьмите-ка эту юную леди к мистеру Аллейну… А вы, господа актеры, можете расходиться по своим комнатам.
Он выпроводил со сцены Элен и еще двоих мужчин, а затем обернулся к Пулу.
— А вы, сэр?
Пул, глядя на Мартину, досадливо бросил:
— Да-да, я иду, иду…
Но Фокс все-таки дождался, пока Пул вышел, и сам последовал за ним но коридору.
Майк Миног, по-юношески стесняясь, обратился к Мартине:
— Как только они разойдутся по комнатам, мисс, я отведу вас к суперинтенденту Аллейну. Таковы, знаете ли, наши правила работы… Вы, наверное, дико устали от этого ожидания, правда?
Мартина, чьи эмоции в этот момент находились в состоянии первобытного хаоса, сумела ответить лишь смутной улыбкой. Ее заинтересовало лишь одно: составляют ли этакие застенчивые молодые люди костяк, так сказать, ударную силу доблестной британской полиции или же в этой полиции все-таки встречаются и более толстокожие субъекты, не склонные отчаянно краснеть на каждой фразе?
— Я тут слышал, — продолжил Миног, крутя пуговицы своего форменного френча, — что вы из Новой Зеландии. Меня туда возили как-то раз, еще в детстве.
— Правда?
— У нас там был дом в горах. Да, помню, это место так и называлось — Серебряная Гора. Это вам ни о чем не говорит?
В памяти у Мартины промелькнуло несколько десятков разных «Гор», из них около дюжины — «Серебряных»… Но постой — и в самом деле что-то припоминается…
— О да, — ответила Мартина, сама удивляясь. — Кажется, припоминаю теперь…
— Я и не сомневался, — улыбнулся Майк. — Молва о нашем семействе, видно, прожила дольше, чем мы пробыли на островах… Мы вернулись оттуда в Англию, когда мне было лет восемь, и вскоре после этого мой дядя был убит в нашей собственной квартире — представляете? И как раз мистер Аллейн вел это дело. Именно тогда у меня возникла мысль пойти работать в полицию, и, как видите, эта идея задержалась у меня в голове… Ну ладно, что я все о себе рассказываю… Пойдемте, суперинтендент Аллейн, наверное, уже ждет.
Он провел Мартину по коридору до дверей «оранжереи», где важно, словно гвардеец на часах, стоял сержант Джибсон. Однако Майк Миног ввел Мартину совершенно непринужденно, словно в комнату, где идет вечеринка и дым стоит коромыслом.
Со своей стороны суперинтендент Аллейн приветствовал Мартину со зловещей любезностью, как встречают своих пациентов онкологи.
— Проходите, проходите, мисс Тарн, — воскликнул он, вставая. — Кажется, у вас есть что нам поведать об этом прискорбном случае… Пожалуйста, садитесь, и начнем…
Мартина присела на душераздирающе заскрипевший стул, спиной к столу и лицом к лампе-бра. Констебль Миног, заметила она боковым зрением, тоже сел и достал свой блокнот для записей.
— Итак, в чем состоит наше открытие? — спросил Аллейн.
— Ну, в сущности, ничего особенного, — начала Мартина. — Наверное, вам мои слова покажутся ерундой. Мне очень неловко, что я вас побеспокоила… Но я подумала, что в подобных случаях всякое свидетельство…
— …имеет большое значение! — закончил за нее Аллейн. — И вы были безусловно правы, дорогая! И уж будьте покойны, мы никому об этом не расскажем… Ну так давайте, я вас слушаю.
— В свое первое утро в театре, — опять начала Мартина, — а было это только позавчера, я…
— Позавчера? То есть во вторник? — опять перебил ее суперинтендент.
— Да-да, во вторник утром… Я зашла в комнату мистера Беннингтона в поисках сигарет мисс Гамильтон. И мистер Беннингтон как-то… как-то очень странно себя держал — тогда мне показалось, что он просто уловил мое сходство с мистером Пулом… Одним словом, он не смог сразу найти портсигар. Он стал выворачивать карманы своего пиджака, и оттуда вывалился на пол конверт. Я его подняла и подала ему, а он — он глядел на меня в полном восторге, прямо как на чемпиона по водному поло! Он спросил меня что-то насчет автографов — дескать, не собираю ли я их. И показал мне письмо — на нем была иностранная марка. Он сказал, что за это письмо кое-кто отдал бы полмира, или что-то в этом роде. Примерно так.
— Вы рассмотрели конверт?
— Да. Письмо было адресовано ему, и помимо иностранной марки, почерк был такой странноватый, словно писал иностранец. Знаете, очень разборчиво, четко выписанными буквами… Но я положила это письмо адресом вниз к нему на полочку, а он снова заговорил об этом письме. Отправитель вообще-то был указан на обороте конверта.
— Вы помните фамилию?
— Да, потому что мистер Беннингтон был так настойчив…
— Птичка вы моя! — воскликнул Аллейн.
— Фамилия была что-то вроде Отто Брод, а адрес — какой-то театр в Праге. Боюсь, что ни названия театра, ни улицы, где он находится, я не припомню… Впрочем, театр я могла бы вспомнить, он звучал как-то на французский манер — начинался с «Тьятр де…» — понимаете? Нет, наверное, не вспомню…
— Ну что ж, дорогая, и это уже много. А в концерте что-нибудь было?
— Да. Но что-то тоненькое. Наверное, просто листочек бумаги.
— И мистер Беннингтон был в восторге от этого письма?
— Да. И как-то неумеренно. Он, правда, как раз пил — по-моему, бренди, у него перед зеркалом стоял стаканчик… И так пахло…
— Ну хорошо, а не могли бы вы припомнить еще что-нибудь странное из вашей беседы?
Мартина напрягла память. В комнате сидел еще седовласый Дорси. Беннингтон искал портсигар… Да, вспомнила!
