4
В своих домах и квартирах в радиусе примерно десяти километров от Пардонез-плейс, гости, приглашенные на день рождения Мэри Беллами, готовились к приему. У Тимона (Тимми) Гантри, известного режиссера, приготовления к такого рода празднествам занимали обычно не много времени. Необычайно высокий Тимми, склонившись к треснутому зеркалу в своей ванной, причесывал волосы, которые стриг так коротко, что процедура причесывания казалась излишней. Он переоделся в костюм, который у него назывался «приличным синим костюмом» и, идя на уступку мисс Беллами, надел вместо темно-фиолетового пуловера жилет. Выглядел он как полицейский в отставке, который так и не растратил свой пыл.
Напевая мелодию из «Риголетто», которого недавно ставил, он думал, как ненавидит приемы.
— Белла мия, как там чертовски скучно, — пел он на мотив «Сердце красавицы». И это правда, размышлял он. Мэри становится все надоедливее. Может, придется поссориться с ней еще до премьеры ее нового спектакля. Она физически уже не отвечает тем требованиям, которые он предъявляет к ней как постановщик. Он любил, чтобы его актеры двигались быстро, по сложной схеме, напоминающей построение фуги. А у Мэри дыхание уже не то, что раньше. И темперамент не тот, подумал он. Скорее всего, это будет его последняя постановка с ней.
— Она уже не в моем, не в моем вкусе, — пропел он. Это натолкнуло его на мысль о ее влиянии на некоторых людей, особенно на Ричарда Дейкерса.
— Она дьяволица, — распевал он, — она лю-ю-доедка. Она пожирает юношей живьем. Злобная Мэ- э-ри.
Он был в восторге от того, что Ричард, кажется, хочет сбросить с себя путы и пытается писать серьезные драматические произведения. Он читал Гантри «Бережливость в раю» еще в рукописном варианте. Гантри составлял мнение о любой пьесе сразу и об этой он тоже уже составил.
— Если ты будешь продолжать писать ту слякотную жижу, которую пишешь для Мэри, в то время как в твоей башке имеются такие вещи, тебя надо будет просто утопить в твоей же мути, — заявил он Ричарду. — Некоторые куски этой пьесы отвратительны и заслуживают только мусорной корзины. Другие надо будет переписать. Сделай так, и я ее поставлю.
Ричард это сделал.
Гантри пихнул в карман подарок для мисс Беллами — украшение из поддельных камней, которое он купил у уличного торговца за пять шиллингов. Стоимость его подарков была всегда в обратно пропорциональной зависимости от финансового положения получателя, а мисс Беллами была богата.
Широко шагая по направлению к Найтсбридж, он со все возрастающим энтузиазмом думал о «Бережливости в раю» и о том, как бы он ее поставил, если бы удалось убедить Правление взять ее.
— Актеры будут прыгать, как молодые бараны, — пообещал он самому себе.
У Гайд-парка он опять начал напевать. На углу Уилтон-плейс рядом с ним остановился автомобиль с водителем в форме. Из окна машины выглянуло само Правление в лице мистера Монтегю Маршанта, изысканно одетого, с гарденией в петлице. Это был блондин с прилизанными волосами, гладким бледным лицом, настороженными глазами.
— Тимми, — крикнул мистер Маршант. — Только посмотри на себя! Такой целеустремленный! Ты не идешь, ты просто пожираешь расстояние. Ради бога, полезай ко мне и давай поддержим друг друга, приближаясь к святыне.
— Я хотел повидаться с тобой, — ответил Гантри. Согнувшись вдвое и став похожим на верблюда, он влез в машину. У него была привычка переходить сразу к тому, что его в данный момент занимало. Казалось, он выдвигал свои идеи с той же безжалостной стремительностью, которой отличались и его театральные постановки. Но это впечатление было обманчивым, потому что у Гантри порыв был всегда подчинен замыслу.
Он решительно втянул в себя воздух и сказал:
— Слушай, у меня есть предложение.
Всю дорогу от Слоан-стрит до Кингз-роуд он толковал Маршанту о пьесе Ричарда. Когда они подъезжали к Пардонез-плейс, он все еще весьма красноречиво говорил о ней. Маршант слушал с тем сосредоточенным, хотя и настороженным вниманием, которое Правление проявляло только к немногим избранным.
— Вы это примете, — заявил Гантри, когда автомобиль повернул на Пардонез-плейс, — не ради меня или Дикки. Вы примете, потому что это будет нечто и для Правления. Попомните мои слова. О, вот несчастье, я просто не выношу эти приемы!
— Только запомни, Тимми, — произнес Маршант, когда они входили в дом, — я не связываю себя никакими обязательствами.
— Естественно, дорогой мой. Совершенно естественно. Однако вы свяжете себя ими. Это я обещаю. Свяжете.
— Мэри, дорогая! — воскликнули они оба, ныряя в гущу собравшихся.
Рози и Берти решили приехать вместе. Об этом они договорились после ленча, долго и мрачно размышляя, последовать ли велению гордости или принять во внимание профессиональную целесообразность.
— Пойми, душа моя, — говорил Берти, — если мы там не появимся, она опять расхулиганится и прямиком отправится в Правление. А ты знаешь, как Монти суматошится по поводу личных отношений. Если в театре все благополучно, ему обеспечен успех. Никто, ну просто никто не может себе позволить сказать другому резкое слово. Он ненавидит раздоры.
Рози, переживающая последствия своей утренней несдержанности, мрачно согласилась.
— Господь свидетель, — сказала она, — в моем теперешнем положении я не могу давать повод думать, что у меня тяжелый характер. Ведь мой контракт еще не подписан, Берти.
— Ясно как день. Нашим девизом должно стать «Великодушие».
— Провалиться мне на этом месте, если я стану перед ней пресмыкаться.
— Нам и не надо этого делать, дорогая. Пожатие руки и долгий-долгий взгляд прямо в глаза — этого вполне достаточно.
— Мне отвратительно так поступать.
— Не важно. Будь выше этого. Бери пример с меня. У меня в этом большой опыт. Соберись с силами и помни, что ты — актриса, — он хихикнул, — и будет даже забавно, если посмотреть на все со стороны.
— Что мне надеть?
— Черное. И никаких украшений. Она ведь вся будет ими увешана.
— Ненавижу ссориться, Берти. Что у нас за гадкая профессия. Особенно вот в этом.
— Это джунгли, дорогая. Приходится принимать все это — джунгли.
— А ты, — с завистью проговорила Рози, — кажется, не очень беспокоишься.
— Бедняжка моя. Мало ты меня знаешь. Я просто дрожу.
— Правда? Она действительно может нам навредить?
— Может ли удав съесть кролика?
Рози сочла за лучшее не продолжать темы. Они расстались, чтобы разъехаться по домам и приготовиться к приему.
Анелида и Октавиус тоже готовились. Октавиус, облаченный в черный пиджак и полосатые брюки, а также прочие дополнения, которые он счел уместными для своего наряда, отнял у своей племянницы массу времени. Она только успела принять ванну и хотела начать одеваться, когда в четвертый раз он постучал в дверь и предстал перед ней с видом озабоченным и необычайно опрятным.
— Волосы, — заявил он. — Мне нечем было их пригладить и я воспользовался оливковым маслом. Я не благоухаю, как салат?
Успокоив дядю, Анелида еще раз почистила его пиджак и попросила подождать ее в магазине. У Октавиуса были старомодные представления о пунктуальности и он начал тревожиться:
— Уже без двадцати пяти семь. Нас приглашали в шесть тридцать, Нелл.
— Это означает, что самое раннее в семь, дорогой. Поглядывай незаметно из окна и увидишь, когда
