— А если бы мы не настаивали?
— Она бы оставила предохранитель или не пользовалась бы левой педалью или, может быть, она «обнаружила» бы револьвер и обвинила бы мисс К., что та его туда подложила. Из этого получилась бы восхитительная сцена.
— Я не могу в это поверить.
— Ты можешь подумать на кого-нибудь еще?
— Миссис Росс, — быстро ответила Дина.
— Нет, дорогая. Я думаю, что миссис Росс просто попыталась шантажировать моего отца. Убийца — моя кузина. Понравится ли тебе муж, о котором каждый будет говорить: «О да, Генри Джернигэм! Не он ли был племянником, или сыном, или еще кем-то убийцы из Пен-Куко?»
— Я буду любить моего мужа и не буду слушать таких разговоров. Кроме того, ты еще не знаешь. Ты просто пытаешься угадать.
— Я уверен в этом. Есть очень много моментов, которые начинают совпадать. И которые никак больше нельзя объяснить. Дина, я знаю, что это она.
— В любом случае, дорогой, она — сумасшедшая.
— Надеюсь, — сказал Генри. — Боже, но ведь это же ужасно!
Он спрыгнул с ручки кресла и начал нервно ходить взад-вперед.
— Я не могу больше этого вынести, — сказал Генри.
— Уже пора звонить.
— Давай.
Но когда они подошли к двери, они услышали голоса в прихожей.
Вошел ректор, а за ним Аллейн и эсквайр.
— Дина! Дина, где ты? — крикнул ректор.
— Она здесь, — ответил Генри. — Отец!
Эсквайр повернул к своему сыну лицо, белое как мел.
— Иди сюда, дружище, — сказал он. — Ты мне нужен.
— Стул, — быстро произнес Аллейн.
Генри и Аллейн усадили эсквайра на стул.
— Бренди, Дина, — сказал ректор. — Он потерял сознание.
— Нет-нет, — проговорил Джоуслин. — Генри, дружище, мне надо сказать тебе…
— Я знаю, — сказал Генри. — Это Элеонора.
Аллейн отошел к двери и наблюдал за ними. Теперь он был здесь посторонним. Произведенный им арест словно воздвиг стеклянную стену между ним и маленькой группой людей, суетившихся вокруг эсквайра. Он знал, что большинство его коллег едва ли обращали внимание на такие моменты почти полной изоляции. Но он чувствовал себя кем-то вроде Мефистофеля, который глядел сверху на результат собственной работы. Ему не доставляли радости такие сенсации. Был один-единственный момент, когда ощущение изолированности покинуло его. Все вспомнили о нем и повернулись к нему, и он увидел на их лицах уже знакомый настороженный антагонизм. И он сказал:
— Если господин Джернигэм захочет увидеться с Элеонорой Прентайс, это можно устроить. Она будет под надзором суперинтенданта Блэндиша.
Он поклонился и уже направлялся к выходу, когда услышал громкий голос Джоуслина:
— Подождите минуту.
— Да, сэр?
Аллейн быстро подошел к его стулу. Эсквайр взглянул на него.
— Я знаю, что вы пытались подготовить меня к этому, — сказал он. — Вы угадали, что говорила мне эта женщина. Я не мог вынести этого, пока… пока все не кончилось… я не признался бы в этом. Вы понимаете?
— Да.
— Черт знает что такое! Как подумаю, что нам предстоит наутро… Просто я хотел сказать, что оценил то, как вы действовали. Очень деликатно.
— Я хотел избежать финальной сцены, если бы увидел другой возможный способ.
— Знаю. Конечно я не должен задавать вопросов. Есть кое-что, чего я не понимаю… Аллейн, а она в своем уме?
— Я уверен, что доктор Темплетт даст вам совет, к какому психиатру лучше обратиться, сэр.
— Да. Спасибо.
Эсквайр сощурился и неожиданно протянул руку.
— Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, сэр.
— Я выйду с вами, — сказал Генри.
Пока они шли к двери, Аллейн думал: «Что-то есть в этих Джернигэмах из Пен-Куко».
— Странно, — сказал Генри. — Я полагаю, что это сильный удар для всех нас. Но я в данный момент вообще ничего не чувствую. Ничего. Я не могу поверить, что она… А где она?
— Полицейская машина сейчас движется в направлении Грейт-Чиппинг. Ей понадобятся кое-какие вещи из Пен-Куко. Мы сообщим вам об этом.
Генри резко остановился у двери.
— Она испугана? — спросил он неожиданно ледяным голосом.
Аллейн вспомнил ее лицо, губы, поднятые над выступающими далеко вперед зубами, глаза навыкате, в которых не было слез, пальцы, которые сжимались и разжимались, как будто она что-то уронила.
— Я не думаю, что она чувствует страх, — сказал он. — Она была абсолютно спокойна, не плакала.
— Она не умеет. Отец часто говорил, что она даже в детстве никогда не плакала.
— Я помню, ваш отец говорил мне это.
— Я ненавидел ее. Но сейчас в этом нет никакого смысла. Она выжила из ума. Это странно, потому что никто в семье не страдал безумием. Что будет дальше? Я хочу сказать, когда ее начнут судить? Мы… что мы должны делать?
Аллейн рассказал ему, что им следует сделать. Впервые в жизни он давал советы родственникам человека, обвиненного в убийстве. Он сказал:
— Но вы должны попросить прежде всего совета у ваших адвокатов. И это действительно все, что я могу вам сказать.
— Да. Да, конечно. Спасибо, сэр.
Генри внимательно всматривался в лицо Аллейна. Он видел его сквозь полоски дождя, которые блестели от света, лившегося через открытую дверь.
— Странно, — отрывисто произнес Генри. — Вы знаете, я собирался расспросить вас о Скотленд- Ярде. Как там начинают.
— Вы серьезно думаете об этом?
— Да. Мне нужна работа. Хотя едва ли она подходит для племянника обвиняемой.
— Не вижу причин, почему вам нельзя попробовать себя в роли полицейского.
— Я читал вашу книгу. Боже мой, как странно вот так просто стоять здесь и беседовать с вами.
— Вы гораздо сильнее потрясены, чем вам кажется. На вашем месте я отвез бы отца домой.
— Со вчерашнего дня, сэр, мне казалось, что я уже видел вас раньше. Я сейчас вспомнил. Агата Трой написала ваш портрет, не так ли?
— Да.
— И очень хороший, правда? Довольно лестно позировать для Трой. Какая она?
— Я считаю ее очень славной, — сказал Аллейн. — Она согласилась выйти за меня замуж. Спокойной ночи.
Он улыбнулся, помахал рукой и шагнул в дождь.
