В тусклом свете лампы Хью разглядел перед собой девушку-индианку в сари из легчайшего шелка цвета розовых лепестков. Легкое покрывало с золотой каймой скрывало все ее лицо, кроме глаз, пронзительных синих глаз, которые в полумраке казались еще синее. Они дразнили и манили, заставляли забыть о мгновенном замешательстве, которое охватило графа при виде ее.
– Чем обязан такой чести, саиба? – спросил Хью, губы его задрожали. Он стоял неподвижно, ожидая, пока Иден приблизится. Ему не верилось, что она так легко простила его, он боялся надеяться, что она все правильно поняла и знала, чем вызвано его поведение.
– Тебе не нужно ни о чем спрашивать, – тихо сказала она грудным голосом у самого его лица, и тонкие руки обхватили его шею. Он откинул покрывало, посмотрел ей в лицо и крепко обнял, прижав к себе.
– Иден, – прошептал он, – я хочу, чтобы ты знала...
– Тише, – выдохнула Иден, приближаясь к его губам, – я же сказала, слова ни к чему...
Она запустила пальцы в его густые волосы и притянула голову к себе. Слова действительно были ни к чему, тишина окутала их, чувства и страсть, вызванные поцелуем, стерли все вокруг...
Это была ночь ничем не омраченной любви и страсти, затмившей восторг их брачной ночи и связавшей их навеки вместе.
За разрисованными морозом окнами начинался рассвет. Иден лежала на согнутой в локте руке Хью, она впервые в жизни поняла, что значит быть абсолютно счастливой. Она пошевелилась, вздохнула и почувствовала, как Хью обнял ее. Иден повернулась и прижалась щекой к его груди, слушая удары его сердца.
– Скоро утро, – проговорил Хью, вслушиваясь в петушиный крик. Рассвет набирал силу, и синий сумрак комнаты постепенно рассеивался, уступая место серому утру.
Еще один рассвет, один из многих, которые Иден встречала, но ей казалось, что это первый рассвет в ее жизни – свежий, новый, бесконечно чарующий. Внезапно в голову ей пришла мысль, она вздохнула и почувствовала, как рука Хью обняла ее еще крепче.
– Что случилось, любимая?
– Я просто задумалась, – с грустью призналась Иден. – Ты ведь скоро уедешь, да? Вернешься в Сомерсет?
– А ты разве не поедешь со мной? – удивился Хью.
– Как я могу? – прошептала Иден в отчаянии. – Сомерсет так далеко отсюда, а дедушкино здоровье...
Хью приложил палец к ее губам и, приподнявшись на локте, пристально посмотрел на нее.
– Я без тебя никуда не поеду, – уверил он ее. – Весной Ангусу станет лучше, я вполне могу подождать.
– Значит... значит, ты никуда не поедешь? – Иден удивленно смотрела на него широко открытыми глазами.
– Нет, подожду, пока не потеплеет. – Увидев, как радостно блеснули у нее глаза, Хью рассмеялся. – Мой отъезд тебя бы сильно расстроил?
– Да, – со вздохом призналась Иден, обняв его. Еще несколько часов назад она бы подумала, прежде чем признаться в этом.
Хью опять засмеялся, но это был уже не прежний дразнящий смех, на этот раз в нем явно слышалось удивление. Он привлек Иден к себе и крепко поцеловал, и опять все мысли и слова мгновенно растворились в горячей волне желания.
Счастье, которое Иден испытывала в последующие дни, раньше ей только снилось, казалось, что в жизни такого быть не может. Каждое утро она просыпалась хорошо выспавшаяся и отдохнувшая и видела рядом с собой Хью. Они не спеша завтракали, смеясь и поддразнивая друг друга, а потом отправлялись на верховую прогулку по присыпанным снегом болотам, проверяя стада и объезжая границы своих владений. Часто вместе навещали пастухов и фермеров-арендаторов, с которыми Иден все лучше и свободнее говорила на их родном языке, звучащем так мягко, но на самом деле весьма трудном для усвоения. Все они застенчиво улыбались и тепло встречали ее не только потому, что она говорила на их родном языке и хорошо понимала все их проблемы, но еще и потому, что она была молода, красива и откровенно влюблена.
Но из-за сильных метелей верховые прогулки порой становились невозможными, иногда порывистый ветер и мокрый снег не прекращались сутками, и тогда они были совсем отрезаны от внешнего мира. Для Иден, выросшей в шумном, густонаселенном мире дворцовой зенаны, такие тишина и уединение были в новинку и очень нравились. Она не смогла бы никому объяснить, почему с таким наслаждением проводила взаперти день за днем, она, которая раньше не терпела никаких ограничений, отправлялась куда хотела и всегда делала только то, что считала нужным. Новая жизнь была совершенно иной, ей уже не нужна была прежняя свобода. Какое ей дело, что снаружи бушует стихия, если внутри так тепло, спокойно и мирно?
Вечерами Иден и Хью работали вместе в кабинете при свете лампы. Иден, как могла, помогала с бумагами или просто тихонько сидела в кресле рядом с письменным столом, а сэр Хэмиш, который последнее время все чаще с удовольствием к ним присоединялся, сидел здесь же, склонив седую голову над своими книгами. А потом молодых окутывали длинные, тихие, блаженные ночи, и, как бы ни было холодно, какие бы метели ни бушевали снаружи, их всегда согревали любовь и страсть. Им не нужны были слова, страсть вспыхивала от взгляда, прикосновения, и засыпали они неизменно до невозможности счастливые и удовлетворенные.
– К вам посетитель, госпожа, – сказал Дандху, появляясь в гостиной однажды хмурым утром. Иден, которая с мечтательным выражением наблюдала, как стекают по стеклу капли дождя, обернулась и виновато улыбнулась:
– Кто это, Дандху?
– Это я! – прокричала Изабел из передней, проскользнула мимо индуса и остановилась перед кузиной. Быстро окинув взглядом уютную комнату, она спросила: – Его нет?
– Нет, – подтвердила Иден. – Он с утра уехал проверять загоны. Что случилось, Изабел? В чем дело?
