голове довольно-таки тяжелым, скорее всего металлическим, предметом и только потом бросил в воду. Так что история самая что ни на есть криминальная. И все-таки у меня не выходит из головы — как к нему попал этот ваш медальон?
— Может, этот мужчина какой-нибудь воришка из Адамса? — предположила я. — Фермеры ненавидят воров, особенно тех, что воруют у своих. Может, его решили, как бы это помягче выразиться, наказать?
— Я тоже об этом думал, — признался Мэтью. — Только скажите-ка мне, Кэролайн, если бы вы украли дорогую и приметную вещь, стали бы носить ее на шее?
— Вы правы, Мэтью, — сникла я. — Все мои версии тут же рассыпаются, когда я пытаюсь примерить их не к своим романам, а к реальной жизни.
— Да бросьте, Кэролайн. Я же сказал, что тоже предполагал нечто подобное, так что вы не одиноки, — утешил меня Соммерс. — И потом, не грех не проверить даже такую версию. В конце концов, всякое бывает. Вдруг этот самый медальон нашли у него в кармане и нацепили на шею в качестве, так сказать, назидания.
— Хорошенькое назидание! — возмутилась я. — Даже если этот человек вор, нельзя было так с ним поступать. В конце концов, он вор, а не убийца или насильник.
— Люди порой совершают ужасные вещи, считая, что добиваются справедливости. Уж поверьте мне, я сталкивался с подобным. Потом они, правда, раскаиваются. Но не всегда и не все. Кэролайн, вы хотите взглянуть на медальон? Эксперт уже выслал мне его с курьером. Приезжайте в участок и прихватите свой дневник. Посмотрим, насколько похоже описание.
— Конечно, — обрадовалась я. — Мэтью, вы же знаете, что я хочу поучаствовать в расследовании?
— Еще бы, — хохотнул детектив, — иначе вы ни за что бы не поехали смотреть на утопленника.
— Скажите, чем я могу помочь? Что сделать? Вы наверняка можете доверить мне какую-нибудь работу…
— Мм… — задумчиво промычал Мэтью. Даже не знаю, что бы вам эдакое поручить. Но, пока вы будете ехать в участок, я обязательно об этом подумаю, Кэролайн.
— Вы не возражаете, если я приеду со своим кузеном?
— Ничуть, — ответил Соммерс, хотя в его голосе я услышала удивление. — Неужели вы нашли наконец-то общий язык?
— Скорее мы заключили пакт о ненападении, — засмеялась я. — У нас взаимовыгодное сотрудничество: я помогу ему написать роман, а он мне — раскрыть дело.
— В том, что вы ему поможете, я не сомневаюсь, — ехидно хихикнул Соммерс. — А вот насчет него я не так уж уверен. Впрочем, решать вам. Кстати, мне очень приятно слышать ваш смех. Вы так редко смеетесь.
— Неужели? — искренне удивилась я.
— Во всяком случае, при мне. Впрочем, я и не думал, что писательница детективов окажется хохотушкой.
Я позвонила Майлсу и не без удивления поняла, что в кои-то веки рада слышать его голос. Мне показалось, что он почувствовал то же самое и, хотя в его тоне по-прежнему звучали ехидные и даже саркастические нотки, Майлс все же был со мной гораздо более мягким, чем обычно.
По дороге в участок я решила заехать к Лесли. С появлением племянницы мой друг сделался на редкость домовитым. Лесли даже перестал мне звонить, а это уже выглядело подозрительно — раньше он делал это почти что каждый день.
К тому же, не скрою, мне было ужасно любопытно, как со своими новыми обязанностями справляется кузина Мэгги, которую я, по словам тети Сесилии, заставила устроиться на это место. Конечно, если бы не я, Мэгги непременно нашла бы другого хозяина и, возможно, более спокойное дитя, но в какой-то степени моя кузина выиграла от моего вмешательства: сложно найти человека более справедливого и терпимого к чужим недостаткам, чем Лесли.
Конечно, мне хотелось бы написать, что, приехав к моему другу, я застала настоящую идиллию, что под мудрым руководством Лесли Мэгги изменилась до неузнаваемости и стала отличной няней, но врать я не умею.
В доме, если так можно назвать то место, куда я попала, царил полный кавардак — еще больший, чем тот, что царил до прихода няни.
В гостиной бесновалось нечто, которое человек более терпимый к детям, чем я, мог бы назвать ребенком. Это маленькое чудовище, перепачканное клубничным вареньем, которым была обмазана вся мебель, находившаяся в поле моего зрения, схватило одной ручонкой подушку — другой оно сжимало статуэтку «пастушка с поросенком» — и запустило ее в непрошеную гостью.
Миссис Брокен, пожилая немка, приходящая домработница Лесли, заметив мой ошалелый взгляд, развела руками. Эта дама никогда не отличалась многословностью — в отличие от моей Дженевры, — но мы с Лесли научились прекрасно читать по ее взгляду то, о чем молчали суровые немецкие губы. На сей раз ее взгляд означал: ничего не могу поделать. Это не в моей компетенции. Я, конечно, уберу за этим исчадием ада, но я не должна с ним нянчиться.
Конечно, болтливость Дженевры и ее патологическая страсть к опеке меня порядком раздражали, но в тот момент я снова возблагодарила Бога за то, что у меня работает эта энергичная и жизнерадостная старушка, а не холодная, как статуя, педантичная до невозможности и сухая миссис Брокен.
— А где же хозяин и мисс Даффин? — поинтересовалась я.
Миссис Брокен воздела к потолку указующий перст. Слава богу, я хорошо знала миссис Брокен, чтобы правильно истолковать ее жест: хозяин на втором этаже и Мэгги, судя по всему, там же. Прислушавшись, я услышала их взволнованные голоса и подумала, что если уж Лесли опустился до крика, значит, сам Бог велел мне подняться и выяснить, что же там происходит.
Я оставила миссис Брокен в ее гордом немецком одиночестве и буквально взбежала по лестнице, ведущей на второй этаж. Надо заметить, ступеньки на этой лестнице были довольно высокими и гости, приходившие в дом моего друга, частенько их проклинали. Уж не знаю, почему Лесли пришло в голову сделать такие огромные ступеньки, но сам он частенько отшучивался тем, что в тот день, когда он их задумал, на него напала гигантомания.
Хотя после приезда маленькой Энджи эти ступеньки сослужили моему другу хорошую службу: помогли сохранить второй этаж от нашествия маленького «ангелочка». Ребенку сложно было подняться наверх, а потому участи разгрома подвергся лишь первый этаж.
Сцена, свидетельницей которой я стала, разворачивалась в детской, а точнее, в небольшой гостевой комнате, которую Лесли отвел для приехавшей племянницы. Игрушки, которыми намеревался занять ребенка мой добрый друг, валялись по всей комнате в самом ужасном беспорядке. У некоторых кукол были порваны платья; с плюшевым мишкой маленькое чудовище, видно, решило поиграть в доктора, отчего тот лишился уха; у обезьянки этот злобный тролль в детском обличье попытался отобрать барабан: последний (вместе с мохнатыми обезьяньими лапами) валялся неподалеку от несчастной мартышки.
Посреди всего этого кошмара, достойного пера Эдгара По, стояли Лесли и Мэгги, которые мало чем отличались от своей маленькой подопечной. Лесли кричал на Мэгги, Мэгги кричала на Лесли, а я молча стояла и в ужасе наблюдала эту сцену.
— Бог ты мой… — наконец обрела я дар речи. — Лесли, что это?
Мой голос, к счастью, подействовал на Лесли отрезвляющим образом. Он замолчал, поглядел на меня отсутствующим взглядом и пробормотал:
— Прости, Кэрол. Я не ожидал, что ты придешь. Это… это… уму непостижимо.
— Это я успела заметить, — покачала я головой. — Что с тобой случилось? Ты же никогда не кричал?
— Он?! — вмешалась возмущенная Мэгги. — Он целыми днями только и делает, что вымещает на мне свою злобу! Говорит, что я не умею ладить с детьми! А сам-то?! На себя бы посмотрел, педагог! Сует этому чудищу игрушки, в которые оно и играть-то не умеет! Маленький маньяк! Монстр! И где он только его нашел?!
— Вот видишь. — Лесли поглядел на меня, ища во мне поддержки и сочувствия. В тот миг он и правда
