впереди и видел все главные сражения. Не в пример английским газетчикам, посылавшим искаженную информацию, за что один из них был даже выслан домой, корреспонденции Мак-Гахана были правдивы и честны, что высоко ценилось в России. Американского журналиста знала и уважала вся армия. До конца войны он был при армии, но, узнав, что в Петербурге заболел тифом Грин, поспешил ему на помощь и, выходив друга, вернулся в армию. Однако, как выяснилось по возвращении, Мак-Гахан заразился той же болезнью. В начале июня 1878 г. он умер. Был награжден двумя русскими орденами, его память почтили в Москве, Петербурге и других городах.
Такой же честной была деятельность Грина. Вернувшись домой, он, поощряемый в этом деле известным генералом армии северян У.Т.Шерманом, написал подряд две книги. Первая — «The Russian Army and the Campagns in Turkey in 1877–1878», N.Y.—L., 1879. Она — об организации русской армии и о войне на Балканах, та, которая только что упоминалась в связи со Скобелевым. Вторая — очерки о пребывании автора в действующей армии, уже знакомая нам «Sketches of army Life…», London, 1881. На большом материале Грин показал «беспредельную доброту и гостеприимство» русского народа.
В марте Скобелев был с визитом у султана, пожелавшего познакомиться с Ак-пашой, и остался очень доволен приемом.
— Знаете, господа, — говорил он окружающим офицерам, — я совсем другими представлял себе турок. Право, они высматривают молодцами. Прекрасно одеты, опрятны, в высшей степени любезны. Нас приняли так мило, так радушно. Я ими очень доволен.
Временами Скобелев и окружающие его офицеры, как и офицеры его корпуса и дислоцированных вокруг войск, ездили в Константинополь и его окрестности посмотреть чужую, такую не обычную для них столицу, поразвлечься, покутить. Как-то раз Скобелев с тремя офицерами и четырьмя казаками, в том числе с неизменным Дукмасовым, поехал в Буюк-Дере, где у него было дело в русском представительстве. Остановились в лучшей французской гостинице. Хозяйка, бойкая, пикантная дамочка, очаровала всех, в том числе Скобелева, который пригласил ее к общему обеду. В зал он вышел в белом кителе, раздушенный и сияющий, усадил рядом с собой хозяйку и стал за ней отчаянно ухаживать. Вдруг ему пришла в голову мысль выкинуть гусарское коленце. Он подозвал одного из офицеров и шепнул ему что-то на ухо. Тот улыбнулся и вышел. Скобелев между тем что-то рассказывал француженке о России.
— А вот посмотрите на этого господина, — сказал он вдруг, указывая на Дукмасова. — Это казак самый настоящий. Он ест человеческое мясо и сальные свечи.
Француженка сделалась красна, с удивлением посмотрела на руки и на зубы казачьего офицера и, наконец, сказала, что он не похож на людоеда.
— Мы его приручили! — отвечал Скобелев. — Увидите, с каким аппетитом он будет, вместо десерта, есть сальные свечи!
Вошел лакей и подал казаку тарелку с парой сальных свечей. Француженка пришла в ужас. Но когда Дукмасов стал преспокойно уписывать поданные ему свечи, она чуть не упала в обморок. Тут уже Скобелев не выдержал и объяснил, что свечи из сахара и сливок сделал по заказу кондитер. Восторгу француженки не было предела.
Если есть еще читатель, сохраняющий по отношению к Скобелеву скептицизм (хотя мне представляется, что теперь, особенно после Плевны, этого быть не должно), он может сказать: но ведь здесь Скобелев пошутил, одновременно унизив казака?
По-моему, нет. Он устроил веселье для всей компании, а не для одной хозяйки. Но, конечно, это помогло ему завязать с ней интрижку. Дукмасов же, который и рассказал этот эпизод, нисколько не был обижен, ему тоже было весело.
Пока шли дипломатические переговоры, Скобелев использовал время для изучения Константинополя и его укреплений. Они оказались еще гениальнее адрианопольских. По его мнению, турки в области фортификации опередили даже европейское военное искусство. Это и неудивительно, говорил он, ведь уже в течение двух веков Турция ведет только оборонительные войны. Скобелеву удалось познакомиться с турецким инженером, который показал ему не только укрепления, но и еще не реализованные планы. Город Скобелев изучил до дна: его географию, социальный и национальный состав, правительство и влиятельные группировки, военных. Особенно сильное впечатление на турок производил факт, что Ак-паша знал Коран и цитировал его по-арабски. И здесь он был верен себе, стремясь до тонкости изучить все, что может когда- либо оказаться полезным. Он приложил много усилий, чтобы разобраться в сущности английской политики, и преуспел. Этому во многом способствовало его проникновение в английскую колонию в Константинополе и знакомство с Лэйярдом, английским послом, проводником антирусской политики лорда Биконсфилда. Хотя Лэйярд не мог быть откровенным с воинственным русским генералом, Скобелев, тесно общаясь с англичанами, все же сумел многое увидеть и понять.
Турки, не сомневавшиеся во вступлении русских в Константинополь, освободили казармы и приготовились к встрече. У Скобелева была даже дерзкая мысль вступить в город самовольно, без приказа. С этой целью он репетировал штурм новых укреплений, возведенных турками на виду у русских. Аскеры наблюдали эту картину безучастно. Можно представить себе гнев и отчаяние Скобелева, когда он получил сведения об отказе правительства от занятия вражеской столицы. Он и возмущался, и проклинал слабость государственных мужей, и рыдал. Он доказывал, что в случае вооруженного столкновения с Англией, в реальность которого он не верил, английский флот не сможет пройти в Черное море. В этом его убеждала не только возможность занятия Галлиполи, на которую он прямо указывал, но, очевидно, и сотрудничество с адмиралом А.А.Поповым (1821–1898), героем Крымской войны, во время гражданской войны в США водившим русскую эскадру к американским берегам в поддержку северян, крупным ученым- кораблестроителем. Попов занимался установкой минных заграждений в проливах для закрытия английскому флоту прохода в Черное море. В связи с этой совместной работой Попов так отзывался о Скобелеве: «… Скобелев назначен начальником авангарда для занятия пролива, следовательно, придется иметь дело с ним непосредственно. Я с ним спелся до такой степени, что совершенно уверен в успехе заграждения с берега, если теперь подумают о необходимых средствах и дадут их. Узнавши теперь его очень близко, я восхищаюсь не его храбростью, а умом, энергией, предусмотрительностью в мерах, обеспечивающих успех; одним словом, всеми качествами, которыми обладал в такой высокой степени Наполеон I и которые я ставлю выше его побед».
Скобелева возмущали нерешительность и бездействие главнокомандующего, великого князя Николая Николаевича-старшего. Прямым и непосредственным виновником отказа от своевременного вступления в Константинополь был он. Уезжая, император наделил его всеми полномочиями, в том числе относящимися к этому вопросу. Но царский брат не обладал ни пониманием обстановки, ни способностью принимать ответственные решения. Даже свой отзыв в Петербург и наступившие затем опалу и бесславие он встретил с облегчением, радуясь снятию с него ответственности, которая оказалась для него непосильной, и понимая свою вину.
После отзыва обанкротившегося великого князя главнокомандующим в апреле 1878 г. был назначен Тотлебен. При всем взаимоуважении у Скобелева не могло быть с ним единства взглядов на задачи оккупационной политики. Как я отмечал, Тотлебену был чужды славянские цели войны. Он считал также ненужным и вредным слишком добивать Турцию и хотел непременно избежать войны с Англией. Да и турки-де были вовсе не плохи, и порицания заслуживали только их паши. Тотлебен, считал Скобелев, наряду с великим князем был ответственным за то, что армия не вступила в Константинополь. В каком свете рисовался Тотлебен Скобелеву, говорят следующие его более поздние высказывания: «Сперва я был о нем в самом деле высокого мнения, когда он под Плевной удачно раскинул несколько групп батарей, концентрированный огонь которых мог быть очень вреден туркам. Но потом я в нем разочаровался вполне, особенно в Сан-Стефано. Я считаю, что на нем лежит значительная доля вины, что мы не заняли Константинополя… оставшись за главнокомандующего в Сан-Стефано, он дошел до такой любезности к туркам, что снялся с турецким главнокомандующим Мухтар-пашой на одной карточке. Этот фотографический снимок был воспроизведен в тысячах экземпляров, и турки стали распространять его между болгарами. Впечатление всюду получилось крайне тяжелое, да и в войсках наших это не понравилось… Подарил ему султан корову, зная, что немец любит свежие сливки. Сколько с этой коровой и хлопот было… Тотлебен, говоря о корове, называл ее не иначе, как «величайший знак уважения и расположения ко мне е.и.в. султана». Так титул этот и был присвоен корове: ее все звали — «величайший знак уважения и расположения е.и.в. султана к Тотлебену». Корову эту привели в Адрианополь, а затем Тотлебен с поездом
