— Согласны ли вы на мое предложение?!
— Нет!.. Руби! Брат мой отомстит смерть мою. Тебя обвенчают на колесе с твоей невестой!
Сказав это, Бирон засмеялся. Этот неистовый смех заставил невольно содрогнуться его адъютанта.
— Низкая душа! — воскликнул Валериан. — Я этого ожидал от тебя. К чему же ты принял мой вызов? Лучше было бы прежде сказать мне, что честь твоя и жизнь отданы на верное сохранение в подлые руки палача. Но это не спасет тебя. Умри!
Валериан, взмахнув саблей, разрубил бы череп Бирону, если бы Ханыков не удержал руки его.
В это время на некотором расстоянии, между деревьями, показалось несколько фонарей, и вскоре секретарь герцога, Гейер, с четырьмя вооруженными прислужниками стал между противниками.
— Свяжите их! — сказал он, указывая на Валериана и Ханыкова. — Хорошо, что мы еще вовремя отыскали вас.
— Не троньте их! — закричал Бирон.
— Я исполняю повеление его высочества герцога, — продолжал Гейер.
— Кто смел сказать ему об этом поединке без моего позволения?
— Его высочество знает не только все, что каждый делает, но даже и то, что каждый думает. Вяжите их!
— Остановитесь! Я беру на себя всю ответственность в этом деле, и сегодня же объяснюсь с братом. Вы можете идти, куда хотите. Карл Бирон знает законы чести!
— Это благородно, генерал! — сказал Ханыков. — Вы, верно, оправдаете моего друга перед его высочеством. Жизнь ваша была в опасности, но он не захотел воспользоваться случаем, доставившим ему победу. Без сомнения, вы, как честный и благородный человек, не откажетесь засвидетельствовать, что вы обязаны ему жизнью.
— Нимало! Ты удержал его руку: я ему ничем не обязан! Мы по-прежнему враги, враги непримиримые.
— Без сомнения, палач скоро избавит вас от врага, не правда ли? — спросил Валериан презрительно.
— Дерзкий мальчишка! Поединок наш еще не кончен! Я докажу тебе, что моя сабля отрубит твою голову скорее, чем топор палача. Гейер! Не смей и волоска их тронуть, пока я не объяснюсь с братом.
Гейер, пожав плечами, поклонился и последовал с прислужниками за Бироном и его адъютантом, а Валериан и Ханыков пошли в другую сторону.
— Ну что, Валериан? Не правду ли я тебе вчера сказал, что поединок ни к чему доброму не приведет? Теперь судьба Ольги еще безнадежнее, чем прежде, а мы оба должны ожидать неминуемой гибели. Герцогу уже все известно, на ходатайство врага полагаться можно столько же, сколько на весенний лед, когда он кажется твердым, но стоит только ступить на него, чтобы провалиться. Я, впрочем, о себе не думаю! Умереть надобно же когда-нибудь! Мне тебя жаль, Валериан. Без сомнения, герцог…
— Не долго будет он… — воскликнул Валериан и вдруг прервал речь, вспомнив честное слово, данное им, Лельскому.
— Что ты сказать хотел?
— Так, ничего!.. Мысли мои очень расстроены… Да, мой друг, положение наше ужасно!
— Ты что-то таишь от меня, Валериан, — продолжал Ханыков, глядя пристально в глаза другу. — Давно ли я лишился твоей доверенности?
Валериан почувствовал справедливость этого упрека, сердце его рвалось открыться другу, но честное слово, слишком скоро и необдуманно им данное, его связывало.
— Ты молчишь? — продолжал Ханыков. — Не боишься ли, что я донесу на тебя?
— Ах, Боже мой! Не обижай меня, друг. Если б ты мог видеть, что происходит здесь, — сказал Валериан, указав на сердце, — ты бы ужаснулся и пожалел меня.
— Я опять повторяю мой всегдашний совет: старайся по возможности сохранять хладнокровие и слушаться голоса рассудка. Когда душа в сильном волнении, ни на что решаться и ничего предпринимать не должно. Я бы тебе мог дать совет основательнее, если б ты, как всегда до сих пор бывало, не скрывал твоих мыслей и чувствований от друга, но ты уже не хочешь быть со мною откровенен!
— Я ничего от тебя не скрываю!
— И ты правду говоришь? — сказал Ханыков голосом, выразившим дружескую укоризну. — Ты не обманываешь своего друга? Почему же ты не смотришь прямо мне в глаза? Я вижу, что у тебя кроется в душе тайный замысел. Дай Бог, чтоб не пришло время, когда ты раскаешься в своей неоткровенности. Ты, наверное, боишься моих советов и убеждений? Не стану тебе их навязывать, хотя дружба моя к тебе всегда брала их отсюда! — Он положил руку на сердце.
— Друг! Не усиливай упреками моих мучений, — сказал с жаром Валериан. — Я связан честным словом и должен молчать.
— Ах, Валериан! Недалеко искать доказательства бедственных следствий ложного понятия о чести. Обдумал ли ты хорошо твое честное слово? Истинная честь есть сокровище, которое должно свято хранить для дел благородных, а не бросать его безрассудно на игралище страстям.
— Обдуманно ли я поступил — увидим это скоро, — отвечал Валериан, подавая Ханыкову руку.
В это время перешли они по узкому деревянному мосту из Калинкиной деревни на другой берег Фонтанки, и вскоре поравнялись со слободами Адмиралтейских и Морских служителей.[92] Молча дошли они по обросшему травой берегу Фонтанки до другого деревянного моста, построенного подрядчиком Обуховым.
— Валериан! Это какое здание? — спросил Ханыков, взяв друга за руку и указывая на большой деревянный дом с садом, который был огорожен деревянным частоколом.
— Это бывший загородный дом-кабинет министра Волынского.
— А теперь чей этот дом?
— Теперь живет в нем полковник фон Трескау, начальник придворной псовой охоты, с придворными егерями и собаками.
— Почему?
— Странный вопрос! Разве ты не знаешь, что все имение Волынского конфисковано в казну после того, как отрубили ему голову. Неужели ты забыл это? С тех пор прошло не более четырех месяцев.
— А за что отрубили ему голову?
— Опять странный вопрос! Весь город знает, что герцог погубил его за то, что Волынский осмелился против него действовать.
— Валериан! Тогда еще герцог не был полновластным правителем. Размысли о несчастной судьбе Волынского, что случилось с ним, то и с другими нынче гораздо легче случиться может, не правда ли?
Валериан невольно содрогнулся и ничего не отвечал.
Миновав Аничков мост, они приблизились к дому старика Аргамакова.
— Куда же мы теперь? — сказал Ханыков. — Мы должны ожидать каждую минуту, что нас схватят. Пойдем прямо к графу Миниху и будем просить его защиты, он один нас спасти может.
— Я зайду на один миг к батюшке и вслед за тобой явлюсь к графу.
— Ради Бога, не замедли. Прощай!
Ханыков пожал руку Валериана и поспешно пошел вперед. Когда он повернул в переулок, молодой друг его, посмотрев некоторое время на дом отца, воротился к Аничкову мосту и пошел через калитку на обширный, заросший дикой травой огород, окруженный ветхим забором, который, начинаясь на берегу Фонтанки, заворачивался на Невский проспект и тянулся на четверть версты.
Из полуразвалившейся хижины, где жил прежде огородник, вдруг: вышла монахиня и приблизилась к Валериану.
— Чем кончился твой поединок? — спросила она.
— Ах, Лельский, я едва узнал тебя, как ты хорошо перерядился.
Они вошли опять в хижину, и Валериан рассказал ему подробности поединка.
— Теперь только одно свержение герцога может спасти тебя! — воскликнул Лельский. — Может быть, сегодня ночью этот жестокий временщик…
— Разве решено уже приступить так скоро к делу?
