адцать раз по адцать тысяч червонцев! Я грузил их лопатой! Что я скажу: пятьдесят красоток искали моей благосклонности и двести пятьдесят ее нашли… Сколько человек ты убил? Ха! Ну, я скажу: пятьдесят. Ну, я скажу: пять раз по пятьдесят – кто мне поверит? Зачем говорить – я молчу. Да, детка, я жил. Чего же больше? Вот я весь перед вами – нищ, наг и хладен – чего вам еще? Пришла ваша очередь, колесо сделало оборот – берите! Нате! Хватайте! Чего же вы? А? Ау? Где вы? Ага, невмочь! У меня ничего нет, я все спустил – берите! Красоток съели черви, золото развеялось пылью. – Пират рассыпался торопливым смешком. – Жалкие слизняки и дети червей, рыбий корм, волчья сыть… Кабы только знать, чем это все потом обернется! Чмут бы твой не родился. Ведь представить себе: Чмутов отец, Турыга, был у меня в руках. Теперь бы не упустил. Кабы знать, как оно все обернется через пятнадцать лет, я бы больше топил и вешал. Больше топил и вешал.
– Вы негодяй! – задыхаясь, воскликнула Золотинка звенящим голосом.
Пират осекся, изменившись в лице, а Золотинка бросилась прочь – навсегда.
Но уйти, далеко не ушла. Сверкая глазами, шагала она без пути и яростным рывком головы разметывала по плечам волосы… Когда высунулся из засады длинноногий таракан Чмут, зажал ей рот и потащил в канаву, в углубленную щель между стоящими на сваях амбарами. Гнилое нашел он местечко, укрытое от взглядов и не доступное солнцу.
– Вот как оно бывает! Один там, а другой уже тут! Ага! – лихорадочно пришепетывал он и взвизгнул. Доведенная гнусными речами пирата до отчаяния, Золотинка укусила Чмута за палец – вполне ощутимо, чтобы испугаться. И шаркнула мальчишку глазами.
– О чем он с тобой говорил? – оторопело спросил Чмут, сунув укушенный палец в рот.
– Ни о чем!
– Ни о чем! – повторил Чмут, распаляясь. После недолгой, безнадежной для Золотинки борьбы он поймал ее руку, чтобы крутить, – Золотинка согнулась и застонала. Переступая взад и вперед, они чавкали грязью, давили босыми ступнями ракушки и мягкую гниль водорослей.
– Что тебе до пирата? Снюхалась? – Чмут скрутил так, что Золотинка села коленями в грязь. – Разговоры, разговорчики! Чем он тебя купил?
– Ничем, – прошипела она через силу.
– Так, значит, продалась?
– Да… я… продалась… – Бессильные слезы проступили у нее на глазах. Но и Чмут, видно, почувствовал по стонущему изнеможению Золотинки, что перестарался, он ослабил хватку.
Совсем близко, в считанных шагах от этого гнилого места раздавались спокойные, в другом, тягучем времени пребывающие голоса рабочих. Золотинка могла бы позвать на помощь. Но не звала.
– Знаешь, что я с тобой сделаю?
– Ты дурак, Чмут.
– Пират очень умный!
– И пират дурак!
Золотинка по-прежнему стояла в холодной тине, чувствуя левым коленом острый край ракушки, а он говорил ей в спину.
– Так что, знает пират заклятие?
– Но ты же дурак, Чмут! – отозвалась Золотинка, не скрывая слез. – Как я тебе докажу? Что ни скажу, ты не поверишь.
Он хмыкнул и надавил руку, напоминая, кто хозяин положения.
– Пират знает заклятие?
– Знает.
– Что же он тогда не обратил тебя в груду червонцев, если знает?
– А ему зачем?
– Вот и дура, ты что, чокнулась – зачем?!
– Зачем ему, – сказала Золотинка, – когда у него сорок таких груд зарыто!
– Так он тебе и сказал – держи карман шире!
– Только об этом и говорит.
– Ну конечно, я поверил!
– Да уж правдой тут и не пахнет: двадцать тысяч червонцев. Откуда правде взяться?
– Двадцать тысяч? – повторил Чмут, невольно смягчившись. – Это что, правда?
Золотинка не отвечала. Сомнения мучителя были так велики, что он отпустил руку.
– Слушай, Горшок, – проговорил он наконец с деланной небрежностью. – Давай по-хорошему.
– Давай.
– Все равно я тебе не верю.
– Да уж, верить не приходится.
– Нет, давай разберем. Зарыл пират золото?
– Почем я знаю.
