разворачивая обратно, но она поймала вторую половину ворот, едва удерживаясь в свирепом со свистом ревущем сквозняке, через силу, со стоном принялась сводить створы… Вот уже щель осталась… сомкнулась и сразу стихло. Нута повернулась и припала на ворота спиной.
Казалось, маленькая женщина в посконном платьице возымела намерение запереть собой вход и умереть на месте, не отступив ни шагу. Однако ветер упал, ночь отступила за ворота и что-то неуловимо изменилось по всему чертогу — не было надобности умирать.
Переглядывались, ощущая неладное, витязи — они расступились в стороны развернутым строем, чтобы захлестнуть боевые порядки миродеров с боков и взять их в клещи, — ждали только знака. Стольник Взметень занес было руку, готовый начать бойню, и молчал в недоумении, словно поймал себя на непристойности. Размеры сиреневого чертога допускали боевые перестроения пехоты и препятствий к наступлению как будто бы не имелось. Чертог к тому же приметно вытянулся, расширился вдоль и поперек, раздутый изнутри свирепым ветром, так что было где разгуляться на просторе — раззудись рука, разойдись плечо! И однако непомерные пространства чертога, пределы которого трудно было охватить глазом, возбуждали уже иные чувства, не столь задорные.
За опрокинутыми, нагроможденными друг на друга столами, которые перегородили залитый кровью и томатными подливами пол, раздался неуверенный смешок. Миродеры смеялись. А стольник Взметень убрал меч и провел по заляпанному помидором лицу, как не совсем еще очнувшийся от дурмана человек; на остроконечной его бородке и таких же колючих усах висели кровавые томатные сопли.
— Эй, хлопцы, кончай дурью маяться! — поднялся над завалами столов мордатый малый в золотом горшке на голове вместо шлема. — Вы что, в самом деле, озверели?
— На всех места хватит! — поддержал его щуплый немытый паренек.
В притихшем чертоге отчетливо разносились стоны и причитания раненых, покалеченных и оглушенных.
— Вольно же вам было в драку лезть, вы первые начали! — обидчиво сказал кто-то из витязей, опуская щит, весь забрызганный битыми персиками.
— Кто?
— Вы!
— Врешь!
— Кто, может, и врет, а слово витязя крепче железа! Витязь за правду голову сложит! — с пафосом продолжал латник. Это был худощавый молодой человек; коротко стриженная бородка обнимала узкое лицо тенью, сообщая облику юноши нечто отрешенное, почти монашеское, с чем особенно не вязались боевые доспехи и меч. — Я готов показать вам, что вы ошибаетесь, — продолжал молодой витязь. — Эта ваша, простите… ватага побила нашего товарища, когда он сорвался в темноте с обрыва. Вы подло, скопом набросились на поверженного уже человека.
— Эка хватил! — задорно отвечали миродеры из-за столов. — Это когда было!
Пришла пора вмешаться и Нуте. Она давно порывалась заговорить, но словно дыхания не хватало и потому первые слова ее походили на крик.
— Не надо ругаться! Разве не слышите: стены потрескивают и сыпется с потолка. Грубое слово может обрушить стены!
Возможно, они все, и миродеры, и витязи, только обрадовались поводу переменить предмет разговора. Взволновался, обнаружив у себя за спиной маленькую женщину, стольник Взметень.
— Не вы ли это?.. Прошу простить, сударыня! Не вы ли… надеюсь, я ничего обидного не говорю, не вы ли служили в здешней корчме?
Нута без колебаний признала это нисколько не обидное для нее обстоятельство.
— То есть… выходит, я послан за вами. Мы все здесь, собственно, вас разыскиваем. Еще раз простите… — отчаянно волновался Взметень, и это особенно поражало в таком суровом и прямолинейном человеке, — то есть, если я правильно понимаю, вы — мессалонская принцесса Нута?
К заметному облегчению заробевшего вояки Нута не видела надобности скрывать правду.
— Ясное дело! Фу-ты ну-ты, боже мой! — загалдели на разные голоса миродеры. — А ты не знал! Это же наша царевна! Что, зенки-то вылупил?! Царевна, тебе говорят!
Бородатый купец в золотой чалме и распашном золотом халате, несмотря на дородность, решился перебраться через шаткий завал столов и стульев для личных объяснений; однако душевный подъем не спас его от падения, босые ноги скользнули на спутанной скатерти и бородач грянулся, перекинувшись вперед под ноги витязям, из карманов посыпались алмазы.
— Я должен препроводить вас, — продолжал Взметень, не обращая внимания на это маленькое происшествие, — препроводить вас с почетом. Великая государыня Золотинка велела… она просила вас, принцесса, возвратиться. Она…
Испарина покрывала лоб, стольник Взметень замолчал, словно припоминая оставшиеся за порогом дворца намерения, ищущая рука его блуждала в воздухе, не зная за что уцепиться.
— Вам плохо? — прошептала Нута.
— Государыня Золотинка… Что я говорю! — мучался Взметень. — Какая к черту государыня! Оборотень! Да, принцесса, при дворе мало кто сомневается, что у нас у власти одни оборотни. Почему-то это считается в порядке вещей. Это не принято обсуждать — дурной тон… Так вы действительно принцесса?
— Ну да… — пролепетала Нута, ужасно теряясь почему-то.
— В самом деле?
— Ну, так это называется: принцесса.
— И вы не оборотень? Та самая Нута, что была повенчана с нашим славным государем Юлием?
— Н-нет, — протянула Нута. — То есть, конечно, да. Повенчана. Но не оборотень.
— А я ведь видел вас при дворе, — кивнул Взметень и задумчиво убрал с бороды остатки помидора. — Я видел вас при дворе и помню. Не знаешь, право, чему верить… Впрочем, принцесса в корчме, это не более удивительно, чем оборотень на престоле. Одно другого стоит. Если мы не удивляемся оборотням, то должны бы… да… Я ведь получил приказ разыскать вас и вернуть с почетом.
— Спасибо, я не пойду, — тихо возразила Нута. Маленькие ручки ее беспокойно спрятались под засаленный передник.
— Да я и не советую вам возвращаться! Ничего хорошего от этого почета не будет — уж поверьте!
— Принцесса! — громко вставил купец; он ползал на коленях по крови и помидорам, собирая свои алмазы. — Идите за меня замуж! Чего же лучше!
Народ жизнерадостно гудел, миродеры оставили оборонительные сооружения и понемногу, смелея, мешались с витязями, строй которых распался. Даже раненые, зажимая кровь, постанывая, косились на мессалонскую принцессу Нуту — у бедной женщины отчаянно горели уши.
— Стыжусь, принцесса, что вынужден служить оборотням! — продолжал Взметень в припадке упоительного самообличения. Казалось даже, он не совсем хорошо сознает, что говорит, и слушает сам себя не без удивления. — Нужно уважать себя. Иначе нельзя. Стольник великой государыни не маленький человек, принцесса! Я должен уважать себя, чтобы добросовестно исполнять свои обязанности, — самоуважение положено мне по чину. Но как это трудно, принцесса: не потерять уважения к себе, когда служишь оборотням! И сам ведь все отлично про себя знаешь, хотя обязан пресекать крамольные слухи в корне! В корне, принцесса!.. Вот в том-то и дело, это самое трудное, неисполнимое, принцесса: в корне! А попробуйте — в корне!.. Да что говорить!.. Принцесса, а я ведь витязь. Витязь по рождению и понятиям. Я знаю, что долг витязя вступаться за слабых и за сирот, стоять на стороне правды… Какое счастье, принцесса, когда бы я мог служить добру и правде!
— Что же вам мешает? — еле слышно спросила Нута.
— Разве добро у власти? — остановился в горестном недоумении Взметень.
Нута потупилась, чего-то устыдившись.
— Принцесса! — воскликнул вдруг стольник, откровенно волнуясь. — Позвольте… служить вам! Честь витязя побуждает меня служить правде и справедливости. Восстановить справедливость или погибнуть под гнетом неодолимых обстоятельств. Может статься, не поздно еще искупить свою неладную и неправедную жизнь? — И он произнес обязывающие слова древней присяги: — Бью челом в службу, государыня!
