Мне кажется, Костина ненависть ко мне тянется с тех времен, как его лишили комнаты. Года три назад, когда от нас ушла третья или четвертая няня, мама решила, что пора мне обходиться вообще без нянь. Детскую кроватку, с которой у меня к тому времени уже свешивались нога, подарили знакомым, а я торжественно перекочевала на огромную кровать и с этого момента почувствовала себя почти взрослой. Костя попробовал было скандалить, чтобы ему вернули его комнату, но я его перескандалила, и комната осталась моей.
А чем Косте плохо? У него балкон, папа месяцами в командировках. Правда, когда папа приезжает, у него бывает много народу, и тогда Косте приходится заниматься на кухне. Впрочем, он обычно занимается в университетской читальне или в Ленинской библиотеке.
А когда Костя ложится спать, наступает папина очередь отправляться на кухню. Он там работает. Пишет книгу о своей профессии. Он читал нам отрывки из этой книги, и мне после этого еще сильнее захотелось стать кинооператором. Я как-то очень хорошо прочувствовала, что для этой профессии совершенно не важно, знаешь ты правописание приставок или не знаешь. Умеешь вычислить стороны параллелепипеда или не умеешь. А нужно совсем другое: например, наблюдательность и выносливость. Вот эти качества я в себе и вырабатываю.
Сегодня у меня в ящике стола лежала очень интересная книга «Узнаете? Алик Деткин!» писателя Алексина. Я уже дошла до того места, как компания мальчиков и девочек оказалась замурованной в подвале старой дачи, и меня очень тревожило, сумеют ли они выбраться из подвала. Но как раз сегодня, пожалуй, читать не придется: ведь в четыре часа нужно быть у Люсиного дома — мы договорились идти в поход за макулатурой, а перед этим необходимо подзубрить английский, потому что Инна Александровна грозится выставить мне в четверти двойку. Конечно, не выставит, но все-таки неприятно.
И тут вдруг я вспомнила: портфель! Портфель-то я оставила во дворе на скамейке! Я бросилась к двери, но тут раздался звонок. Я открыла. На площадке стояли двое второклашек из нашей школы. Один из них жил в нашем доме — Сережка, тот самый, который свалился со строительных лесов да клумбу. Сережка держал мой портфель.
— Рылись? — строго спросила я мальчишек.
— Не рылись, а заглянули, чтобы узнать чей! — с сознанием своей правоты ответил Сережкин товарищ.
Сережка злорадно хихикнул и сказал:
— По русскому тройка вот с таким минусом! — И он широко раздвинул руки, чтобы показать, какой минус.
Я испуганно оглянулась на открытую дверь Костиной комнаты и сказала, забирая портфель:
— Громче не мог? Ну и что — с минусом? Подумаешь! Тоже мне отличник!
— Ну и отличник, — ответил Сережа и потупился со скромной гордостью.
— В следующий раз будешь с лесов падать — подстилай подушку, отличник! — посоветовала я и захлопнула дверь.
Все-таки последнее слово осталось за мной.
— Ну-ка иди сюда, — позвал меня Костя.
Я вошла и остановилась у двери:
— Чего?
— Значит, тройка с минусом по-русскому?
— Ну и что? Ведь не двойка?
— Покажи-ка дневник.
Я знала, что, если начну протестовать, Костя встанет и про-сто-напросто силой отберет дневник. Поэтому я вынула из портфеля дневник и протянула ему:
— Пожалуйста! — и уселась на край тахты.
Костя с любопытством переворачивал страницы, а я смотрела на него и думала: как было бы хорошо, если бы мы никогда не ссорились. Но это невозможно по многим причинам. Главная — я Косте всегда мешаю. Так ему кажется. А мне кажется, что он мне мешает. И мы постоянно цапаемся.
Папа говорит, что с годами это пройдет, по что-то не проходит.
Я никогда не забуду, как Костя однажды взял меня в кино. Всю дорогу он мне рассказывал о художнике Андрее Рублеве, о древней Руси, о нашествии татар, о русских князьях. Кое-что я знала из уроков истории, но Костя рассказывал в тысячу раз интереснее, чем наша учительница. Сравнить нельзя! Я так заслушалась, что налетела на урну. Костя взял меня за руку. Я гордилась, что иду рядом со старшим братом. Мне очень хотелось, чтобы нам встретился Афанасьев из седьмого «А» и чтобы он со мной поздоровался, и я бы ему кивнула. И чтобы Костя спросил: «Это кто такой?» А я бы ему ответила: «Да так, один из седьмого «А».
Но Афанасьева мы, к сожалению, не встретили, а встретили Люсю, которая никогда до этого Костю не видела. Его из нашего класса вообще никто не видел, потому что он редко бывает дома. Люся шла со своей мамой, и когда мы поздоровались, Люсина мама сказала: «Вот сразу видно — брат и сестра!» И хотя ничего особенного в ее словах не было, мне стало очень приятно.
Дальнейшее я вспоминать не люблю. Оказалось, что на фильм «Андрей Рублев» детей до шестнадцати лет не пускают. Женщина, проверявшая билеты, слушать ничего не хотела. «Идите, идите! — кричала она. — Не пропущу!»
Костя был ошарашен. Он давно мечтал посмотреть этот фильм. Ему просто не верилось, что вот из-за такого пустяка, как я, он его не посмотрит. Он пробовал объяснить женщине, что ему меня девать некуда, что он не успеет отвести меня домой, — та твердила одно: «Не имею права! Я из-за вас выговор получать не желаю!»
Дорогу домой я знала, но мама взяла с Кости честное слово, что тот не пустит меня одну через площадь.
Всю обратную дорогу мы молчали. Зато дома Костя разразился. Он кричал, что вечно меня ему навязывают. Что из-за меня у него пропал вечер. Что он скорее повесится, чем еще раз со мной куда- нибудь пойдет. Я тоже кричала, что не желаю с ним больше никуда ходить. В общем, у всех было испорчено настроение, а больше всех, как всегда, переживала мама. Она даже заплакала.
— А это что? — спросил брат, переворачивая страницу дневника.
— Ничего, — ответила я, — прекрасные отметки: две четверки.
— Нет, а вот здесь, внизу?
Внизу когда-то была запись нашей классной руководительницы Анны Георгиевны: «Безобразно вела себя на перемене». Я бы не стала стирать запись, но в тот день мы должны были идти всей семьей в новый цирк. И я боялась, что меня накажут и не возьмут. Я стерла очень аккуратно, бритвочкой, и думала, что после цирка восстановлю запись, чтобы все было по-честному. Но потом жалко стало портить дневник.
Стертость получилась совершенно незаметная, я над пей много поработала. Мама ни о чем не догадалась.
— Признавайся, стерла запись? — спросил Костя.
— Ничего подобного.
— А вот мы сейчас проверим! — Он посмотрел страницу на свет.
Я тоже взглянула и поняла, что отрицать глупо: стертое место светлее всей остальной части листа.
— Меня не обманешь, — сказал Костя, — у меня опыт по этой части.
— Ты стирал? — изумилась я, — Ты же пятерочник круглый.
— А поведение? — спросил Костя хвастливо. — Не тот класс! Ну вот что ты там натворила? — Костя постучал по бывшей записи.
— С Лебедевым подралась.
— Подралась! Тоже еще полет фантазии! Вот я однажды хомяка в учительский стол засунул. Петр Петрович открывает ящик… А мы знали, что он жутко боится мышей…
Костя польщенно переждал, пока у меня пройдет приступ смеха.
— Это еще что! — продолжал он. — Была у нас химичка по прозвищу Колба… И вот как-то…
Я с упоением внимала. Костя очень смешно рассказывал, но главное не это. Главное, что он общался со мной, а не орал, как обычно. Он рассказал, как подсыпал химичке в колбу что-то такое, отчего у нее на
