Порт не был исключением, хотя окна были открыты и морской ветер гулял по комнатам. Маджори провела нас по убогому узкому коридору второго этажа (помнится, мальчиком я бегал взад и вперед по нему, изображая бомбардировщик «В-47», идущий на посадку). Она отперла ключом дверь на восточную половину дома и пригласила нас войти.
Внутри стоял ужасный запах старых бумаг, древних папирусов и табака. Я вспомнил, что Макс Грейвс любил курить огромную трубку, на которой было вырезано лицо хмурого араба.
Полки вдоль одной из стен кабинета были завалены книгами и тетрадями, на столе у окна громоздились кипы пожелтевших документов, кожаных папок, карт, арабских рукописей и бог знает чего еще. Мусорное ведро доверху завалено обрывками бумаги, на полу валялись листы из арабских газет и журналов. Я поднял один из них и увидел, что все фотографии вырезаны…
— Макс не отличался большой опрятностью, — сказала Маджори, стоя в дверях и, видимо, не проявляя ни малейшего желания войти в кабинет.
— Это очевидно, — заметил я, оглядываясь вокруг.
— Смотрите все, что хотите, для меня здесь нет ничего интересного… Теперь, когда Макс ушел… особенно…
Анна мягко посмотрела на Маджори и, извинительно взмахнув рукой, проговорила:
— Вы не волнуйтесь, Маджори. Мы вас не побеспокоим.
Я начал перебирать груду бумаг на столе. Там были вырезки, дневники, старые билеты на пароход, папки, набитые копировальной бумагой… Я не знал, с чего начать.
Перед тем, как уйти, Маджори протянула мне ключ, я еще с детства помнил его — он всегда висел на крючке рядом с дверью башни.
— Это вам понадобится, если вы соберетесь все же пойти в башню, — сказала Маджори. — Боюсь, Макс так надежно заколотил дверь, что вам будет непросто войти, если вы, конечно, туда рветесь.
— Вы все еще не советуете нам это делать? — спросила Анна.
— После того, что случилось с Максом, я хочу уничтожить этот проклятый дом, — твердо ответила Маджори. — у меня нет никакого любопытства.
— Не беспокойтесь, мы будем осмотрительны, — сказала Анна.
Маджори в молчании постояла еще немного, затем кивнула и пошла по коридору поступью человека, который полностью подчиняется превратностям судьбы, какими бы они ни были. Это, конечно, не подогрело мой энтузиазм, но, с другой стороны, я чувствовал, что мы должны что-то сделать для Маджори, должны докопаться до истины, узнать, что случилось с Максом. Ведь через некоторое время, когда она оправится от шока, ей захочется узнать правду.
Анна принялась за полку на другой стороне узкого кабинета. По тому, как она спокойно перебирала бумаги, было похоже — она знала, что ищет. Я прекратил ворошить груду на столе и стал наблюдать за ней, и чем внимательнее смотрел, тем больше убеждался, что она на верном пути.
Когда она взяла с полки картонную папку с материалами по персидским сосудам и горшкам, я сел на край стола и скрестил руки.
Анна посмотрела на меня. Она прижал а папку к своей груди и растерянно улыбнулась.
— В чем дело? — спросила она. — Похоже, тебя что-то беспокоит?
Я кивнул:
— Именно. Меня интересует, кто ты такая и что тут делаешь. Мне вдруг пришло в голову, что ты знаешь, что ищешь. Ни я, ни Маджори не знаем, кто ты такая. Кроме того, что ты просто Анна…
Она посмотрела на меня очень серьезно:
— А ты бы поверил, если бы я тебе рассказала? Мне кажется, ты мне все равно не поверишь. Ты — большой циник.
— Я думаю, мой цинизм не сравнится с твоим, дорогая. Ты просто обманула печальную вдову в день похорон ее мужа. Если ты выдумаешь еще что-либо более циничное, то я тебе посоветую отослать это на конкурс циников, и ты обязательно выиграешь приз.
— Ну что же, — решилась она, — раз ты хочешь все знать, то, пожалуй, я тебе откроюсь.
— Да уж, сделай милость.
— Меня зовут Анна Модена. Я работаю консультантом по ввезенным в страну антикварным предметам.
Я вытащил сигарету из пачки и закурил.
— Это звучит приблизительно так· же, как и «ясновидец». И чем же именно занимается «консультант по ввезенному антиквариату»?
Анна открыла папку, положила ее на стол и начала просматривать документы один за другим, показывая мне снимки арабского антиквариата, которые Макс привез с Востока…
— Макс Грейвс привез из Персии, Саудовской Аравии и Египта несколько интересных медальонов, статуэток, посуды. Большинство из этих предметов он приобрел в тридцатых сороковых годах, когда цены на подобные вещи были относительно низкими. В то время перекупщики с черного рынка могли приобретать их в музеях, на раскопках древних захоронений и в частных домах арабских коллекционеров. Большинство предметов, которые Грейвс ввез из Аравии в Соединенные Штаты, да и не только Макс, — попросту ворованные.
Я безмятежно пыхтел сигаретой.
— Продолжай.
— Теперь ситуация изменилась, — рассказывала Анна. — Во многих странах вновь проснулся интерес к ценностям, которые были незаконно вывезены за их пределы, их пытаются разыскать и вернуть туда, где они были раньше, своим настоящим владельцам. Моя работа и заключается в том, чтобы содействовать этому.
— Я понял, — спокойно сказал я. — Выходит, ты должна все знать об этом кувшине..
Она кивнула:
— Это старинная и чрезвычайно ценная вещь. О ней упоминается еще в «Книге магии» Абдуллы Хацваллы, написанной в пятом веке до нашей эры, говорится о ней и в легенде о Гассанеи Сабе. Рисунок этой амфоры хранится в Каире, в музее античности, этому рисунку уже более тысячи лет.
— Ты говоришь, что о ней упоминается в «Книге магии», — спокойно сказал я. — Это свидетельствует о том, что она, безусловно, обладает магическими свойствами. Не так ли? Ты сама говорила, что веришь в ее сверхъестественность.
Анна вздохнула:
— Я не знаю. Об амфоре сказано совсем немного, но в тексте подразумевалось именно это.
— Волшебство?
Она открыла свою черную записную книжку и вытащила сложенную фотокопию текста. Без лишних слов протянула ее мне.
Это был фрагмент арабских письмен. Я не понимаю по-арабски, и текст мне казался рядом каких-то закорючек, но там был перевод.
— Прочитай, — сказала Анна. — Пусть немножко приукрашено, но все равно интересно.
Я затянулся сигаретой еще разок и прочел вслух:
— 'В последние дни царствования короля Гамы все чародеи, служившие при дворе, собрались вместе и по приказу короля должны были превратится в джиннов, их предполагалось заточить в кувшины, о чем не должна была знать ни единая живая душа. Никто не знал, что с ними стало потом, всех слуг, дабы ничто не вышло наружу, повесили. Среди прочих был и Али-Баба, самый величайший из всех дворцовых магов, и в его кувшине, говорят, находился самый сильный из всех духов, хотя никто и никогда его не видел. кувшин Али-Бабы был украшен изображениями лошадей Наувы Великого и цветков опиумного мака…»
Я прекратил читать и помахал бумажкой.
— Это шутка?. — холодно спросил я.
Анна пожала плечами:
— А как ты сам думаешь?
Я повертел фотокопию между пальцев.
— Али-Баба? А как насчет сорока разбойников — или ты остальных тридцать девять оставила дома?
