Подождите секунду.
Волохова осталась в дверях, а Константин Семенович вернулся к столу и выписал пропуск.
— Досадно, что так получилось, — посочувствовал он, вручая пропуск. — Пришлось вам по лестнице подниматься. Извините!
— Ну что вы! Высока ли лестница… Теперь, значит, выпустят? Сюда, говорят, пускают, а назад не всегда выпускают, — с несмелой улыбкой сказала она.
— Это верно. Бывает, что придет человек к нам для беседы на полчаса, а домой вернется года через два, — подтвердил Константин Семенович, глядя в упор на стоявшего в коридоре Садовского.
— Неужели! — со смехом отозвался тот. — Два года! Ай-ай-ай! Загостится, значит… Понравится!
Смех его был вполне натуральным, но бегающие по сторонам глаза выражали совсем другое.
— До свиданья, товарищ следователь! — сказала Волохова и направилась в глубь коридора.
— А вы, гражданин Садовский, не волнуйтесь. Я скоро освобожусь. Присядьте на скамеечку и подумайте о жизни.
— А что мне думать! Машина у меня стоит… и вообще работа, — забормотал шофер, но Константин Семенович не стал его слушать.
Вторая страница «Смены», в которой были завернуты конфеты, сама по себе никаких подозрений не вызывала. Обычные заметки о труде, спорте, о молодежном гулянье в ЦПКиО. Название заметок, как и иллюстрации, тоже не могли иметь какого-то второго смысла. Внимательно разглядывая строчки, Константин Семенович искал пометок над буквами, но никаких следов карандаша обнаружить не удалось.
«В чем же дело? Неужели это простая случайность? Кулек, в котором были смешаны конфеты, разорвался, и Олег заменил его газетой… Нет. Тут что-то сложней… Есть еще способ: наколоть буквы иголкой», — вспомнил он и, повернувшись к окну, поднял газету на уровень глаз.
Крошечные, но ясно видимые точечки были разбросаны по всей газете. Теперь оставалось выписать отмеченные буквы, и тайнопись Олега будет прочитана.
7. Допрос отца
Когда после обеденного перерыва Константин Семенович вернулся в свою комнату, Садовский, по- прежнему сидевший на скамейке в коридоре угрозыска, даже не поднял головы. Два часа ожидания сделали свое дело. Было время поразмыслить о жизни, о работе, о детях. И по-видимому, мысли его были совсем не радужными.
— Проходите, гражданин Садовский, — сухо пригласил следователь, открывая дверь. — Надеюсь, вы догадались, зачем я вас вызвал? Садитесь, пожалуйста!
Любезная улыбка на лице Садовского, тревожно бегающие по сторонам глаза, вежливая предупредительность — всё это исчезло. На смену появилось что-то другое, более естественное.
— Догадаться нетрудно, — мрачно проворчал он, садясь на указанный стул.
— Тем лучше! Скажите, пожалуйста, когда вы получили повестку?
— Вчера днем.
— Вчера? А я решил, что вам ее вручили сегодня. На работе. Почему вы пришли в спецовке? Другой одежды у вас нет?
— Есть, но я подумал… — начал было оправдываться Садовский.
— Всё-таки думали? — перебил его Константин Семенович. — Это хорошо, когда человек иногда думает. Значит, можно считать, что вы умышленно продушили весь коридор бензином?
— Ну как это можно… что вы, товарищ…
— А что, без умысла?
— Ну ясно, без умысла.
— Ничего мне пока не ясно. Могу только предполагать, что думали вы, значит, о чем-то другом. То, что от вас бензином за километр несет, об этом вы не подумали.
— Да я, знаете ли, как-то не замечал…
— Вам нравится этот запах?
— Я привык.
— Дома вы тоже ходите в этой спецовке? — строго и вежливо продолжал спрашивать Константин Семенович.
— Не-ет… дома я переодеваюсь, — неуверенно протянул Садовский.
Грубить и огрызаться в этом учреждении он не решался, хотя на языке и вертелась пара крепких фраз.
— Так. Значит, дома вы переодеваетесь и моетесь.
— Я не понимаю, к чему такой разговор, товарищ следователь. Ну я, конечно, виноват… Признаюсь.
— Не понимаете? Хорошо. Попробую вам объяснить. Если вы не подумали о том, что ваша грязная спецовка малоприятная вещь для других людей, то это значит, что на других людей вам наплевать. Других людей вы не уважаете… Или еще причина. Вас вызвали в угрозыск, вы чувствуете, что разговор будет неприятным и умышленно надели эту спецовку. Да еще и бензином ее смочили. Нате, мол, вам, такие-сякие, нюхайте, чем рабочий класс пахнет…
— Ну как можно… что вы говорите…
— А третьего варианта нет, гражданин Садовский. Некоторые люди на вашем месте надевают выходной костюм. Да, да! Этим они показывают свое уважение к государственному, учреждению, куда приходят, и к людям, которые там работают.
— Хорошо. В следующий раз и я так буду делать, — покорно согласился Садовский.
— Теперь скажите мне, пожалуйста, детей своих вы тоже не замечаете? Привыкли к ним, как вы выразились, и не замечаете… вроде бензина.
— Это вы про Кольку спрашиваете?
— А дочь? Ведь у вас и дочь есть?
— Есть и дочь.
— Зовут ее Людмила. Так?
— Так вы про кого спрашиваете? Про сына или про дочь?
— Пока что разговор идет о вас.
— Про меня? А что я? У меня всё в ажуре. На талоне одна дырка. Могу предъявить. Права у меня с собой.
— Подождите! — остановил его Горюнов. — Вы не только шофер, но еще и отец… Или вы забыли об этом? Чтобы водить машину, нужно знать технику, нужно иметь права, а чтобы воспитывать детей, ничего такого не нужно. Так?
— Ну вот еще… Новое дело, — недовольно пробормотал Садовский. — Какие там права… Они будут шкодить, а я отвечай. Не выйдет это, товарищ следователь! А в крайнем случае спрашивайте с жены. Это ее дело! Она воспитывает! Я не касаюсь.
— Вот как! Вы не воспитываете детей! А когда сына бьете, это как называется?
— Сына бью? А кто это вам сказал?
— Догадаться нетрудно.
— Ну и бью. А что особенного? По-вашему, и поучить нельзя?
— Значит, воспитанием всё-таки занимаетесь.
— Какое же это воспитание… Так, для острастки иногда… под горячую руку.
— Вернее, под пьяную руку!
Садовский с удивлением посмотрел на следователя, погладил себя несколько раз по шее, словно на ней был тугой воротничок, и пожал плечами.
— Чудно?! Откуда вам это всё известно… Колька, что ли, наболтал? Только он не из таких. Из него и слова не вытянешь. Говорят, он куда-то в ларек забрался, подлец!
— Сын у вас очень хороший.
