— Да. Я в начальной школе.
— О-о! Великое дело! Начальная школа закладывает фундамент, основу всех основ. В начальной школе должны быть лучшие из лучших, самые талантливые, самые развитые, самые образованные. Но почему-то учителей в начальную школу готовят иначе, и находятся они в худших условиях… Я уже писал об этом.
— Ну и чего ты добился? — спросил Константин Семенович.
— Пока ничего. Ждем…
— Бери рюмку, Боря. Танюша, а ты пригубишь? За такую встречу стоит немножко выпить.
— Да, да… Поразительная встреча! Татьяна Михайловна, если бы вы знали, какой это был когда-то человек! Длинноногий… впрочем, он таким и остался, но голова… Принципиальный, непримиримый, умница… Какие он профессорам вопросы задавал! Помнишь Лещинского? Ты же его заставил Ленина по-настоящему читать.
— Да. Теперь профессора другие…
— Думаешь, лучше?
— Не лучше, но другие, — уклончиво ответил Константин Семенович. — Давай выпьем сначала. И так уж половину расплескали.
Друзья чокнулись и, с блестевшими от радости глазами, выпили.
— Рекомендую, Боря, грибки. Собирала и мариновала дочь, под руководством бабушки.
Некоторое время молча закусывали, поглядывая друг на друга и улыбаясь каждый своим мыслям.
— Но ты мне, Костя, так и не сказал, что случилось? Как это ты, педагог по призванию, талантливый, с искрой божией педагог, стал милиционером? — спросил Борис Михайлович. — Почему променял Школу на милицию?
— Надо же кому-то оформлять результаты вашего воспитания.
— Не-ет, милый друг, шутками ты не отделаешься. Теперь я за тебя возьмусь!
Арина Тимофеевна принесла горячей, рассыпчатой картошки и начала раскладывать по тарелкам, поглядывая на важного, как ей казалось, гостя.
— Борис Михайлович, а почему вы с таким предубеждением относитесь к милиции? — спросила Татьяна Михайловна.
— С предубеждением? Нисколько! Я очень ценю и уважаю милицию, но для Кости есть работа более значительная.
— Например?
— Директором школы. Сейчас вопросы воспитания всех очень волнуют.
— Да, да, — с улыбкой согласился Константин Семенович, вставая. — Недавно мне пришлось прочитать газетную статью. Очень она меня разволновала. Я даже выписал начало. Вот послушай!
С этими словами он взял со стола одну из своих тетрадей, нашел нужную страницу и начал читать:
— «В этом году во весь рост встал вопрос о воспитании. Особенно остро встал этот вопрос в больших городах, где не разрешен еще квартирный кризис, где школы в две, а то и в три смены. Идет усиленная стройка школ, принимается ряд мер, чтобы ликвидировать двухсменность, для ребят открываются двери клубов и т. д.
Сейчас вопросы воспитания обсуждаются на широких родительских собраниях, среди учителей, среди молодежи, даже в трамваях разгораются иногда горячие дискуссии на эту тему…»
Борис Михайлович слушал статью, всё больше недоумевая, чем она могла разволновать друга:
— Всё?
— Всё.
— А что же тут такого? Обычная статья.
— А как ты думаешь, где она напечатана?
— Скорей всего, в «Труде». Там что-то насчет клубов…
— А когда она напечатана?
— Ну, это трудно сказать. Неделю, месяц назад.
— Напечатана она в «Известиях» в тысяча девятьсот тридцать пятом году. Автор Крупская.
— Да не может быть! — с удивлением протянул Борис Михайлович и расхохотался. — Ай да Костя! Ну и поймал!
— Боря, а ведь это не так смешно! — с упреком сказал Константин Семенович. — Двадцать лет прошло…
— Я смеюсь не потому! Очень неожиданно получилось. Ты мне дай переписать. Я где-нибудь в докладе грохну. Очень эффектная штука! А смешного тут, конечно, ничего нет. Двадцать лет говорим о воспитании, а никаких особенных перемен.
— Ты ошибаешься, Боря. Перемены есть. Вспомни! В тысяча девятьсот тридцать пятом году вышла «Педагогическая поэма». Макаренко показал результаты своей работы. Ему удалось провести в жизнь ленинские принципы коммунистического воспитания. Макаренко, конечно, было трудно. Чиновники ему сильно мешали, но всё-таки он мог работать. А ведь Макаренко был не один. Сколько талантливых педагогов работало в школах, и делали они большое, интересное дело. Рождалась новая педагогика… И вдруг наша школа почему-то свернула на старую, проторенную дорожку… Что у нас сейчас? Что-то вроде копии старой гимназии.
Константин Семенович замолчал, налил в рюмки вина и пододвинул гостю.
— Ну может, и не совсем так… Но говори, Костя, говори. Мне это всё ужасно интересно.
— О школе я, действительно, много думаю. Особенно в последнее время.
— Ну, а почему ты ушел? Ты же мне говорил, что работал после войны в школе имени Ушинского.
— Я не ушел, Боря. Меня ушли… В пятьдесят первом году. Правда, по собственному желанию, но был вынужден подать заявление.
— Но почему всё-таки?
— Не сработался с начальством. Не сошлись характерами, как говорится.
Прежде чем выпить налитую рюмку, Борис Михайлович погрозил ему пальцем:
— Характерами! Знаю я тебя, голубчик. Ну, а за что выпьем?
— За новую школу.
— Согласен. За твою.
— То есть как это за мою?
— За новую школу под твоим руководством.
— В мечтах.
— Нет, нет, ты, пожалуйста, не увиливай. Как раз мы решили снять одну…
— Ну что ты, Боря! Какой же я директор школы! Я педагог…
— Именно поэтому ты мне и нужен. Сейчас другое время, Костенька.
— А что изменилось?
— Не валяй дурака… что изменилось? Газеты читаешь?
— Мало ли что в газетах пишут!
Они стояли друг против друга с рюмками в руках, не решаясь выпить, словно от этого зависело согласие одного и успех предложения другого.
— Да пейте вы, господи! — не выдержала Арина Тимофеевна. — Пятнадцать лет не видались и сразу сцепились, как петухи… О чем спорить-то!
— А мы не спорим… — сказал Борис Михайлович, выпивая свою рюмку. — Мы обсуждаем проблемы государственной важности. Да, Костя, совершенно ясно, что сейчас, в пятьдесят пятом году, школа стоит опять перед ломкой. Детей слили, и это первый шаг…
— А что еще?
— С процентоманией немного поутихли. Программы сократили. Политехнизацию будем вводить, приучать к труду.
— За отметки! — в тон ему подсказал Константин Семенович.
— Выскажись, Костя, — серьезно предложил Борис Михайлович. — Я вижу, у тебя что-то на уме.
— Как-нибудь в другой раз… Я вижу, что мы с тобой не расходимся в оценках. И я рад. А говорить?..
