страшно сказать!
— Спасибо канцлеру Аденауэру, если б не он! — улыбнулась Валя. — Работаю в западногерманской фирме. Иногда бываю в Москве. Она достала из сумочки визитную карточку и протянула Наде. — Я живу в Метрополе, позвоните мне завтра или лучше давайте встретимся.
— Когда? — спросила Надя.
— Я улетаю в воскресенье в Киев. Давайте послезавтра, скажем, в два?
— Не могу, у меня занятия, только после четырех.
— Прекрасно! — согласилась Вольтраут. — В пять жду внизу, в вестибюле.
Прозвенел звонок, антракт закончился, и Вольтраут пошла в свою ложу. Прежде чем спрятать в сумку ее визитную карточку, Надя с любопытством прочитала: «Мадам Джонатан Брюстер…эксперт … Мюнхен».
— Кто эта дама? — спросил Володя, усаживаясь в свое кресло. — Я думал, она иностранка!
— Нет, какая иностранка! — слишком горячо поспешила разуверить его Надя. — Валя русская, она переводчица у иностранцев в УПДК.
К счастью, занавес поднялся, и звуки оркестра помешали дальнейшим расспросам, но она знала, они могут возникнуть, и мысленно приготовилась. «Валя — Ритина приятельница. Часто встречались раньше у Риты. Как-то были вместе на новогоднем празднике». Но Володя или забыл, или не захотел интересоваться Валей и больше о ней не спрашивал. Вообще, он был доверчив и обманывать его было так же совестно, как ребенка, да и не было нужды.
Через два дня, в пять с минутами, Надя позвонила из метро с площади Революции Вале в номер и, когда к телефону никто не подошел, смело направилась в гостиницу. О «Метрополе» ходила дурная слава, но в вестибюле ее уже ждала Вольтраут. Вскоре они сидели в небольшом, но уютном номере, где пахло Валиными духами и заграничными сигаретами.
— Курите! — предложила Валя, пододвигая ей пачку сигарет с верблюдом, но тут же спохватилась: — О-ля-ля! Я и забыла, вы поете, я не ошиблась?
— Нет! Не ошиблась, учусь! Давай, Валя, выкладывай все по порядку, сначала ты, потом я! Сколько мы не виделись? С пятьдесят третьего. Не так много по времени, как по событиям.
— Тогда задавайте наводящие вопросы! Как на следствии! — Валя весело и, казалось, от души рассмеялась, а Надя подумала, что никогда не предполагала, как может весело смеяться «немчура». С трудом узнавала она в этой хорошенькой оживленной «лисичке» свою злоязычную помощницу. Казалось, Вольтраут сменила не только свою жесткую немецкую фамилию — фон Шлеггер на веселую — Брюстер, но и весь свой зловредный нрав.
— Так как же ты освободилась, я что-то не поняла?
— Нас всех, немецкоподданных, освободили, как пленников войны, после приезда в Москву бундесканцлера Аденауэра. По его личной просьбе.
— Повезло вам иметь такого «папочку»! — пошутила Надя.
— Повезло, что и говорить! Но и ваш папа «Джо» вовремя в Бозе почил.
Валя сняла телефонную трубку и заказала в номер чай.
— Ты, Валя, думаешь, все так рады его смерти, как мы с тобой? Ошибаешься! Не все, далеко не все. Многим при нем вольготно-весело жилось. Еще полно тоскующих по хозяину!
— Я вам давно говорила, а вы обижались: русские любят палку, поэтому и крепостное право у вас в России так долго держалось!
Надя хотела ответить, но Вольтраут приложила палец к губам и показала ей жестом на телефон. После этого она сразу переменила тему.
— У вас очаровательный муж и, знаете, чем-то похож на нашего, помните? Режимника! Мы его тогда прозвали Клондайк. В первый момент я глазам своим не поверила…
Оживленное лицо Нади погасло, и она невесело усмехнулась. — Не лукавь, Валюша! Ты же знаешь, как мне достался этот Клондайк. По живому резали и солью посыпали. Как мне его не помнить?
— Мне тоже рикошетом попало. Опер Горохов угрожал еще срок добавить за то, что не донесла, что у вас с режимником альянс!
— А что ты могла донести?
— Ничего! Я так и сказала. В обязанности хлеборезки не входит слежка за начальством. Что он мог мне сделать? Ничего! — Валя пожала плечами. — Попрыгал около меня да и отправил на этап.
— Куда он тебя тогда погнал?
— В Мордовию, Темников, Явас.
— Жутко? — спросила Надя, вспомнив несчастного Сашка.
— Не сказала бы. Не хуже, чем на Воркуте, все же деревья росли. Привезли нас в июле, жара!
— Ты Мери Краснову там не встречала? Она тоже где-то в Мордовии была.
— Мери ваша давно в Париже. Освободилась вместе со мной.
— Адрес мне свой она оставила. Париж, пятнадцатый Рандисман, улица Лурмель, а дальше не помню. Дома где-то записан…
— Хотите, напишите, я передам.
— Обязательно! В следующий раз. Ну, а ты замужем?
— Да, мой муж американец из Северной Каролины. Бизнесмен, красив, богат и, как вы любите говорить, «дремучий невежда», подлинный Клондайк!
Надя поежилась: «Клондайков больше быть не может». — И ты любишь его?
Валя усмехнулась и пожала плечами.
— В мире бизнеса слово любовь с двух сторон не присутствует.
— А почему дремуч?
— Как медведь! Он недавно узнал от меня, что Волга и Ольга не одно и то же. «Допотопный человек» в стиле Пятницы. Помните?
В дверь постучали, и официант вкатил столик с чаем, пирожными и еще какой-то снедью. Валя разлила чай и достала темную пузатую бутылку. На пробке болтался маленький человечек. «Napoleone», прочитала Надя.
— Что же, выпьем, как когда-то договорились. За встречу на свободе! — сказала Валя. — И расскажите о себе. Где поете?
— Пока нигде. Учусь в консерватории. Живу у мужа.
— Своих уже никого?
— Тетя, сестра отца, в Калуге. На днях заберу ее на зиму в Москву, добилась прописки.
— Тетя в Калуге… — задумчиво повторила Вольтраут. — Далеко это?
— Да нет! По Киевской дороге, поездом к ней езжу.
— Дом у нее свой?
— Есть. Старина пошехонская. Я у нее как-то зимой в отпуске жила. Хорошо! Как пимы свои одела, сразу хлеборезку нашу вспомнила.
— Она там совсем одна?
— Да, к сожалению, моя единственная родственница.
Валя налила себе и Наде коньяку и закурила, пуская колечками дым к потолку.
— Еще работает?
— Нет уже. Да ты же не курила, Валя?
Валя рассмеялась:
— Пардон, а что бы я там могла курить? Сушеный навоз вашей Ночки?
Коньяк был великолепный и огненной струей побежал по телу, пробираясь к самой душе. Но странно, после него не стало ни веселей, ни радостней от этой встречи. Валя тоже молча вертела в руке сигарету, не обращая внимания, что пепел сыпался на полированный стол.
Надя помрачнела, мысленно прокручивая в уме последние события тех дней, когда им пришлось попрощаться. Заметив это, Вольтраут поспешила сказать:
— Все, что Бог делает, к лучшему и не гневите его. У вас хорошо сложилась жизнь, вы учитесь, будете певицей, хорошей. Я помню ваш успех. У вас прекрасный молодой муж и, видимо, любит вас…
— Нет! — не дала ей договорить Надя. — Все не так просто. После Клондайка мне все мужчины
