хихикать, после третьей пробил час откровений.
Не хочу сказать, будто мама сильно оглупела с годами, но, видит Бог, она говорила глупости с частотой, какую я не успевала отслеживать. Новое чувство неловкости за собственную мать оказалось довольно грузным для души. Моя икона в детстве, мама на глазах превращалась в женщину, смотреть на которую было больно и странно. Как будто икону повернули лицом к стене.
Мама делилась с нами духовными переживаниями. В последний год она прислушивалась к одной удивительной женщине. Это Марианна Бугрова, основатель и духовный лидер народной школы «Космея». Мамины глаза сверкали, как кристаллы, когда она произнесла это слово.
Марианна Степановна начала свой путь на психфаке Николаевского мединститута и была целителем душевных страданий. Она исцеляла душевные страдания, пока не почувствовала в себе силу врачевать еще и соматические заболевания. Наша мама — участковый гинеколог, поэтому с ее губ так легко срываются медицинские термины.
Юная Марианна Бугрова исцеляла кончиками пальцев. Мама клялась, что некий тип прилюдно отбросил костыли и зашагал по дальнейшей жизни самостоятельно, лишь только мадам Бугрова прочитала над ним свои «строки».
'Мадам' — не мой язвительный comments, но следование желанию Марианны Степановны. Она хорошо знает французский язык, потому что в прошлом воплощении жила в Париже под именем мадам де Ментенон.
Эту информацию мама подала нам запросто, на пару с коробочкой конфет 'Мон шери'. Я косилась на Сашеньку, та оглаживала животик и не проявляла беспокойства: Ментенон так Ментенон. Мадам де Ментенон, то есть, фу ты, Бугрова, в результате духовного прозрения обнаружила, что любой человек имеет до десятка воплощений в прошлых жизнях. Вот почему, создавая каркас Нового учения, мадам учитывала все «испарения», которые излучались этими самыми воплощениями.
Так, в Светлане Игоревне, маминой дачной приятельнице (которая и пригласила маму на занятие в школу 'Космея'), мадам признала английскую королеву Викторию, а мама (я прикусила губу) была в прошлом несчастной Евой Браун. «Испарения» Евы Браун мадам нашла крайне неблагоприятными немудрено, что мама лишилась мужа, а младшая дочь попала в клинику пограничных состояний.
Я взвилась до потолка — да как ей взбрело на ум обсуждать с придурочной экстрасеншей мои переживания?
Мама понесла в ответ окончательную бессмыслицу, перемежая ее жутковатыми, нескладными стишками. Это и были знаменитые «строки» Марианны Багровой:
'В комьях грязи обрету истину,
Пускай смеются те, кто не призван'.
Походило бы на хокку, когда б не полное отсутствие выразительности. И смысла.
'Зря ты, Глашка, — примирительно сказала Сашенька. — Это многим помогает, правда. Все сбывается — как в сказке'.
Оказывается, все мы прилетели на Землю из Космоса. Тяжкая жизнь на Земле нам не подходит, и относиться к ней надо всего лишь как к временному этапу. Земляне ждут счастливого дня, когда в мир придет, прости Господи, Дитя Луны: оно родится у одной из участниц «Космеи» в самое ближайшее время. Узнать Дитя можно будет не сразу, а только после того, как он начнет говорить с Неведомым. Когда Дитя вырастет, оно станет новым Мессией, и каждый землянин, благодаря ему, просочится через главные орбиты и улетит в Космос — где истинная Родина.
'Не суди о неведомом, лучше отведай из чаши познанья, — выразительно продекламировала мама, и добавила: — Как специально для тебя, Глашка! Я вот, посмотри, тоже с верхним образованием, я врач, естественник, но ведь поверила Марианне Степановне… Ты бы видела, какие она творит чудеса! Да мы у нее таких потрясающих вещей насмотрелись! «Строки» лечат любое заболевание — у Светланы Игоревны была фибромиома с апельсин величиной, и что ты думаешь? Рассосалась! Только надо ходить на занятия постоянно, я вот Сашеньку уже позвала с собой… Завтра. И ты, Глаша, пойдем с нами!'
Сашенька поймала мой взгляд, как мяч руками, и тут же отбила:
'А что ты так смотришь на меня, Глаша? У Марианны Степановны есть специальные «строки» для беременных — говорят, рожаешь, как песню поешь!'
'Так же громко?'
'Так же легко, дурочка… Да где тебе понять! Вот Алеша меня понял, отпустил. Даже денег дал'
'Ага! — возликовала я. — Деньжат с вас за эти сокровища души просят немеряно, так ведь?'
'Надо ведь оплачивать аренду, — сказала мама. — И сборники «строк» издавать тоже денег стоит'.
'Ладно, Аглая, не хочешь — не ходи! — наконец разозлилась Сашенька. Только, пожалуйста, не оскорбляй Марианну Степановну, как ты сделала с вишнуитами!'
'Ты начала читать газеты?'
'Мне Алеша рассказал. Что с тобой, Глаша? Раньше ты никогда не была такой злюкой! Ну что эти бедные вишнуиты сделали плохого тебе лично? Разве им нельзя верить в собственное божество? Слава Богу, у нас в стране есть право свободного выбора!'
'Действительно, слава Богу!'
'Не передергивай! — Мама хлопнула ладонью по столу. — Если ты не веришь в высший разум Космоса и Дитя Луны, это не значит, что у тебя есть право оскорблять наши чувства!'
'Да никого я не оскорбляю! Верьте хоть в Деда-Мороза, только не надо меня грузить своими дебильными стишками!'
Тут мама заплакала, и мне стало стыдно.
Если ей помогает вся эта чушь, значит, она имеет право на существование, так ведь? По крайней мере, «Космея» кажется довольно безобидной в сравнении с теми же вишнуитами.
Сашенька, наливая маме очередную рюмочку, добавила: 'Знаешь, Глаша, все зависит от твоего собственного отношения — ведь при желании можно и вечернюю прическу обозвать 'волосистой частью головы''.
Кто знает — вдруг Бугрова и впрямь творит чудеса?
Меня смутила детская восторженность, с которой мама и Сашенька говорили о мадам Марианне, и я согласилась встретиться с ними завтра у входа все в тот же ДК железнодорожников. «Космея» оккупировала Малый зал для систематических занятий.
'Больше никаких антисектантских заметок! — Вера наконец взялась за мое религиозное воспитание. — Поняла меня? Подавай как информацию, благожелательно, с интересом. Просто еще одна интересная сторона жизни. Всегда помни — ты работаешь на городскую газету!'
Я кивала, дивясь изменениям микроклимата — в последнее время Вере удалось смириться с моим существованием в мире журналистики. Кажется, она даже собралась выковать из меня достойную рабочую единицу.
Вчера Вера светилась от счастья, сбежав на встречу с каким-то типом. Алексей, кажется, Алексеевич. Сегодня она казалась крайне деловитой и с порога сообщила — будет отсутствовать до вечера. Мой поход в «Космею» Вера восприняла прохладно, но обещала оставить под него полторы сотни строк. 'Сниматься такие не любят, но ты пиши, потом подберем фотографию. Только не делай репортаж, это второполосный материал — не хватало, чтобы нас обвиняли в пропаганде оккультизма'.
'А это оккультизм?' — испугалась я, а Вера в сотый раз прильнула к зеркалу. Устало подняла бровь и сказала, что, разумеется, оккультизм. Но это не имеет абсолютно никакого значения.
Уже когда начальница выходила из кабинета, я спросила — не знает ли она, как позвонить депутату Зубову. Вера махнула рукой на стол: 'Возьмешь в моем справочнике'.
Там было целых два номера — рабочий и домашний.
'Приемная депутата Зубова', — откликнулся молодой, почти мальчишеский голос, и я, заикаясь, назвала свою фамилию. Голос попросил «минуточку», но куда раньше этого срока в трубке появился чарующий рокоток Антиноя Николаевича.
'Что случилось, дорогая?'
Я судорожно рассказала о своих планах на сегодня, но Зубов только зевнул в ответ.
'А у вас как дела?' — отчаянно спросила я: в зевке улавливались прощальные нотки.
