Может быть, по дороге что-нибудь придумаю.
Она не ответила, и мы пошли в сторону гостиницы. Я ощущал жуткое отчаяние. Мои невероятные поиски увенчались успехом – я преодолел само время, чтобы быть с ней. Теперь мы вместе – вместе! – идем рядом, а я словно онемел. Это было выше моего понимания.
Когда она заговорила, я вздрогнул – я опять этого не ожидал.
– Могу я узнать ваше имя? – спросила она.
Теперь она лучше владела своим голосом, хотя он звучал все еще слабо.
– Ричард, – ответил я.
Не знаю, почему не назвал ей фамилии. Может, она казалась мне излишней. Я мог думать о ней только как об Элизе.
– Ричард, – повторил я, не знаю зачем.
Снова молчание. Момент показался мне каким-то диким. Я никак не мог себе представить, что мы скажем друг другу при встрече, но не поверил бы, что мы не скажем ничего. Я жаждал узнать о ее чувствах, но был совершенно не в состоянии спросить о них или выразить свои.
– Вы остановились в гостинице? – спросила она.
Я замялся, подыскивая ответ. Наконец выдавил:
– Нет еще. Я только что приехал.
Вдруг мне в голову пришла мысль о том, что она все время меня боится, но пытается это скрыть; что она лишь ждет случая сбежать от меня, когда мы окажемся ближе к гостинице.
Надо было это выяснить.
– Элиза, вы меня боитесь? – спросил я.
Она резко вскинула глаза, словно я прочитал ее мысли, потом снова посмотрела вперед.
– Нет, – ответила она.
Правда, в словах ее не было уверенности.
– Не бойтесь, – сказал я. – Я последний человек на свете, кого вам следует бояться.
Еще несколько минут мы шли в молчании. Мой рассудок, как маятник, колебался между чувствами и здравым смыслом. С точки зрения эмоций дело улажено. Я прошел сквозь время, чтобы быть с ней, и теперь не Должен ее потерять. С реалистической точки зрения я понимал, что для нее я неизвестная персона. Но все же почему она спросила: «Это вы?» Очень странно.
– Откуда вы? – вновь задала она вопрос.
– Из Лос-Анджелеса, – ответил я.
Это, разумеется, не было ложью, но в той ситуации едва ли было и абсолютной правдой. Мне хотелось сказать больше, хотелось открыть ей обстоятельства нашей чудесной встречи, но я не осмеливался. Она не должна узнать о том, как я до нее добрался.
Мы уже почти дошли до откоса. Через несколько секунд мы окажемся на приморской аллее и скоро дойдем до гостиницы. Нельзя было продолжать вот так молча идти рядом с ней. Надо начинать действовать, идти к сближению. И все же как я мог просить ее о встрече в тот вечер? Ей наверняка предстояла репетиция, а потом ранний отход ко сну.
Вдруг без всякой видимой причины – если только страх потерять ее интерес к себе моментально не перерос в страх потерять ее навсегда – я почувствовал, что меня транспортируют обратно в 1971 год. Я остановился как вкопанный, вцепившись пальцами в ее плечо. Вокруг меня завертелся пляж, мрак стал застилать глаза.
– Нет, – невольно пробормотал я. – Не дай мне это потерять.
Не помню, сколько времени это продолжалось – несколько секунд или минут. Помню только, как она стояла передо мной, пристально глядя на меня. Я знал, что она напугана. Сама ее поза говорила об этом.
– Пожалуйста, не бойтесь, – умолял я.
Ее вздох подсказал мне, что я мог бы с тем же успехом попросить ее не дышать.
– Простите, – сказал я. – Я не хотел вас напугать.
– Вы хорошо себя чувствуете? – спросила она.
В голосе ее слышалась тревога, отчего я испытал прилив благодарности.
Я попытался улыбнуться и невнятно хмыкнул, якобы выражая насмешку над собой.
– Да, – ответил я. – Спасибо. Может быть, позже я смогу рассказать вам, почему…
И прикусил язык. Надо более внимательно следить за своими словами.
– Можете идти дальше? – спросила она, словно не заметив моего замешательства.
Я кивнул.
– Да.
Полагаю, я говорил довольно спокойно, хотя мне казалось невероятным, что мы разговариваем. Я еще не освоился с тем благоговением, которое вызывала во мне ее близость, возможность слышать ее голос, чувствовать под пальцами ее плечо.
