для непрошеного гостя как можно более невыносимым, а потом, по возможности, отослать Элизу. Если будет присутствовать еще и Робинсон, то я окажусь под двойным прессом.
Покорно следуя за ними по коридору, я слегка удивился, почему мы не повернули к задней террасе в соответствии с путем к холлу, которым вел меня пожилой коридорный. Теперь я думаю – это всего лишь догадка, но как еще объяснить? – что он следовал более длинной дорогой потому, что хотел как можно дольше не возвращаться в холл – и к мистеру Роллинзу.
Теперь, вдобавок к беспокойству, вызванному тем, что меня не допускают к Элизе, возобновилась тревога по поводу приближения к холлу. «'Низвержение в Мальстрем'[40] , глава вторая», – подумал я. Я снова направлялся в сторону этого очищающего ядра 1896 года. Я пытался прикрыться мысленным щитом, но понимал, что раз уж вновь попаду под влияние энергии той эпохи, то окажусь фактически беззащитным.
Собравшись с духом и открывая дверь перед Элизой и ее матерью, я увидел, что холл переполнен народом. В тот же миг я услышал звуки струнного оркестра, играющего на балконе, и невнятный гул множества голосов. Я был приятно удивлен тем, что гораздо меньше подвержен влиянию окружающего, чем прежде. Возможно ли объяснить это тем, что я немного вздремнул? Мое приятное удивление пропало, когда я понял, что ситуация с ужином и вправду усложняется из-за присутствия Уильяма Фосетта Робинсона. Пока мы шли через холл, я с опаской присматривался к нему. При входе Элиза задержалась, и теперь я шел рядом с ней. Робинсон был коренастым крепышом, ростом, как мне показалось, около пяти футов десяти дюймов. К своему удивлению, я понял, что по фотографиям не смог уловить его сходства с Сергеем Рахманиновым, если бы тот носил бородку: те же резкие черты худого лица, ни намека на веселье. Он с холодным раздражением остановил на мне взгляд больших темных глаз, выражающих в точности такое отвращение, как у миссис Маккенна. На нем был черный костюм и жилет, черные ботинки, черный галстук- бабочка; из кармана жилета выглядывала цепочка от часов. В отличие от Рахманинова линия волос у него отстояла далеко ото лба, над которым оставался лишь пучок тонких, тщательно прилизанных волос. А вот уши были большие, как у Рахманинова. Сомневаюсь только, что он хоть чуточку смыслил в музыке.
Когда мы подошли к импресарио, я взглянул на Элизу.
– Уильям, это мистер Кольер, – представила она меня очень выдержанным голосом.
Я почти поверил, что она оправилась от первоначального душевного потрясения и теперь мое присутствие ее не трогало.
Пожатие Робинсона нельзя было назвать нерешительным. Мне показалось, он сжал мою руку гораздо сильнее, чем требовалось.
– Кольер, – прорычал он.
Это самое мягкое слово, каким я могу описать его неприятный гортанный голос.
– Мистер Робинсон, – откликнулся я, выдергивая свою смятую кисть.
«Когда ко мне вернутся силы, Билл, – подумал я, – мало тебе не покажется».
Если миссис Маккенна не решилась в открытую пресечь мои планы на ужин, то мистер Робинсон не колебался.
– А сейчас вам придется нас извинить, – сказал он мне, потом повернулся к Элизе и ее матери.
– Мистер Кольер идет с нами, – возразила Элиза.
Я был поражен твердостью ее голоса. От этого еще более загадочной показалась причина, по которой я был принят, ибо стало ясно, что, пожелай она от меня избавиться, легко сделала бы это. Я подумал, что она даже ни разу не пыталась закричать или убежать. Просто это было не в ее стиле.
Робинсон, однако, отнюдь не собирался со мной примиряться.
– Наш стол накрыт на троих, – напомнил он ей.
– Можно поставить дополнительный прибор, – не уступала Элиза.
Я понимал, что она чувствует себя неловко, и надеялся, что необходимость постоянно выступать в мою защиту не восстановит ее против меня. Если бы я не испытывал такую сильную потребность быть с ней, то, конечно, ретировался бы сам.
Как бы то ни было, я лишь воззрился на Робинсона, когда он многозначительно добавил:
– Уверен, что у мистера Кольера другие планы.
«Нет», – чуть не сказал я, но предпочел промолчать, лишь улыбнулся и, придерживая Элизу за локоть, повел ее в Большой коронный зал.
Когда мы стали удаляться, я услышал, как Робинсон пробубнил:
– Так вот чем объясняется репетиция…
– Простите, Элиза, – пробормотал я. – Знаю, что мешаю вам, но я должен быть подле вас. Пожалуйста, проявите терпение.
Она не ответила, но я почувствовал, как напряглась ее рука. Мы подошли к усатому щеголю в смокинге, широко улыбавшемуся нам и напоминавшему более всего манекен из витрины магазина. Даже голос его казался искусственным, когда он прогудел:
– Добрый вечер, мисс Маккенна.
– Добрый вечер, – отозвалась она. Я не смотрел на нее и не видел, ответила ли она на его ужасную улыбку. – С нами будет ужинать мистер Кольер.
– Да, разумеется, – изображая полный восторг, ответил метрдотель. Он вновь расплылся в улыбке: – Милости просим, мистер Кольер.
Повернувшись на каблуках, как танцор, он пошел через обеденный зал, а мы с Элизой последовали за ним.
До этого я успел лишь мельком, проходя через холл, заглянуть в Большой коронный зал. По сути дела, я никогда там не был, даже в 1971 году. Это оказалось невероятно просторное помещение, более ста
