– Ну, Скотт, выговорись. Тебе не станет легче от этого самоедства. – Голос ее звучал немного устало.
Скотт закрыл глаза и вздрогнул. «Вот до чего дошло, – подумал он. – Ужас прошел. Она смирилась». Хоть он и предвидел это, ему все равно было больно.
Вот он – ее муж. Когда-то в нем было росту шесть футов, а теперь он ниже их пятилетней дочери. Он стоит перед ней в своей нелепой детской одежде, а она говорит с ним со слабой мукой в голосе. Вот это-то и есть кошмар пострашнее всех ужасов.
Уныло глядя в окно, Скотт прислушивался к шелесту листвы на ветру, и ему казалось, что это шуршат юбки женщины, спускающейся по бесконечно длинной лестнице.
Он услышал, как Лу сделала еще один глоток, и его опять охватило раздражение.
– Скотт, – позвала она.
«Притворная нежность», – подумал он.
– Сядь. От того, что ты все смотришь в окно, дела Марти лучше не пойдут.
Не оборачиваясь, Скотт заговорил:
– Ты думаешь, что меня это заботит?
– А разве не так? Разве мы оба…
– Сто раз не так, – оборвал он ее холодно. Холодность в детском голосе звучала до смешного странно. Как будто Скотт читал свою роль из несерьезной и неуклюжей школьной постановки.
– Но что же тогда? – спросила Лу.
– Если ты до сих пор ничего не поняла…
– Прошу тебя, дорогой, продолжай.
Скотт прицепился к слову:
– Ох, и трудно тебе, наверное, называть меня сейчас дорогим? – И его маленькое лицо напряглось. – А может быть, немножко неискренен.
– Нет, прекрати, Скотт. Неужели нет других проблем, кроме твоих домыслов?
– Домыслов? – Его голос чуть не сорвался на визг. – Ну конечно! Мне все только кажется! Ничего не изменилось. Все как прежде. А я только до…
– Ты разбудишь Бет.
К горлу сразу подкатило много гневных слов. Они мешали друг другу вырваться наружу, и Скотт, не в силах ничего сказать, удрученно курил.
Затем неожиданно он направился к входной двери.
– Куда ты собрался? – с тревогой в голосе спросила Лу.
– Прогуляться. А ты что, против?
– Ты будешь гулять по улице?
Ему захотелось пронзительно закричать.
– Да, – произнес Скотт дрожащим от сдерживаемого гнева голосом. – По улице.
– Ты думаешь, тебе стоит идти на прогулку?
– Да, я считаю, стоит.
– Скотт, я просто беспокоюсь за тебя, – взорвалась наконец Лу. – Неужели ты этого не видишь?
– Конечно. Да, конечно, ты беспокоишься. – Он толкнул дверь, но она не поддалась. Краска бросилась ему в лицо. Бормоча какое-то ругательство, он толкнул дверь сильнее.
– Скотт, что я тебе сделала? Разве я сделала тебе что-нибудь плохое? Ну разве я виновата, что Марти лишился этого контракта?
– К черту этот проклятый… – Голос его задрожал. Дверь распахнулась и стукнулась о стену.
– А что, если тебя кто-нибудь увидит? – спросила Лу, вставая с кушетки.
– Счастливо, – бросил Скотт, с силой дернув за собой дверь, чтобы она хлопнула. Но и это у него не получилось. Старый косяк в последние месяцы безнадежно скособочился, и поэтому дверь, царапая по полу, тихо закрылась за Скоттом.
Он не стал оборачиваться, но быстрыми нервными шагами направился вдоль квартала к озеру.
Когда он отошел от дома на двадцать ярдов, дверь открылась.
– Скотт?
Сначала он не собирался отвечать, но затем все-таки нехотя остановился и, бросив через плечо: «Что?», чуть не разрыдался, услышав свой тонкий, слабый голосок.
Лу в нерешительности молчала, потом наконец спросила:
– Может, мне пойти с тобой?
– Нет, – ответил Скотт. И в голосе его не было ни гнева, ни отчаяния.
Задержавшись, Скотт невольно оглянулся, гадая, будет ли она настаивать на том, чтобы пойти с ним. Но
