Через сорок пять минут западня была готова.
Обливаясь потом, подрагивая от напряжения, Скотт стоял на дне ямы, глядя на ее отвесные стены. Если бы не нитка, он сам оказался бы в западне. Немного отдохнув, он закрепил копье, чуть наклонив его, острием вверх, утоптал влажный песок вокруг него и, выбравшись наверх, стоял там некоторое время и смотрел вниз.
Почему-то сразу же на него навалились сомнения. А вдруг не выйдет? Что, если паук взбежит по песку так же легко, как по твердой стене? А что, если он не наколется на булавку? Или выпрыгнет раньше, чем коснется острия?
Тогда Скотт окажется безоружным. Может, лучше, как тогда в картонке – держать копье самому и ждать, пока паук, прыгнув, напорется на него всем своим весом? Нет, сейчас так не получится, уже поздно – он слишком мал, и удар опрокинет его. А эти ужасные ощущения, когда громадная черная лапа царапала его? Он не сможет устоять. А зачем стоять здесь?
Ответа не было. И еще одно. Чем накрыть западню, когда паук окажется в ней? Может, просто засыпать его песком? Нет, это будет очень долго.
Скотт искал и наконец нашел и оттащил к яме подходящий кусок картона.
Его ширины было достаточно, чтобы закрыть западню.
Вот так-то. Он заманит сюда паука и, когда тот напорется на булавку, надвинет картон на яму и будет сидеть на нем, пока не убедиться в том, что гадина сдохла.
Скотт облизнул губы.
Другого способа нет.
Он постоял несколько минут, успокаивая дыхание. И, хотя еще чувствовал усталость и тяжело дышал, пошел, озираясь, по пустыне. Скотт знал, что, задержись он на минутку, решимость оставит его.
Паук, должно быть, в паутине. Вот где его можно найти. Скотт шел осторожно, размеренным шагом, тревожно оглядываясь по сторонам. Казалось, холодный камень лежит у него в желудке.
Он беззащитен без булавки. Что, если паук отрежет его от западни? Резко выдохнув, Скотт попытался прогнать неприятное ощущение в животе. «Нет, нет, – отчаянно возразил он сам себе, – я не допущу этого».
Снова раздался звук оседавшего дома. Скотт, поначалу вздрогнув, прибавил шагу. Тело его было нервно напряжено.
Темнело. Он уходил все дальше и дальше в пески от света в окне. От судорожного, как бы испуганного дыхания грудь вздрагивала. Это были повадки «черной вдовы», – от природы хитрая и скрытная, она плела свою паутину только в темных глухих углах.
А Скотт все шел в густеющий с каждым шагом мрак.
Вот она. Висит высоко на своей паутине, дрожа яйцом тела, похожим на черную жемчужину, вцепившись ногами в невидимую нить.
В горле застрял комок – хотелось сглотнуть, но горло казалось деревянным. Он почти задыхался, глядя на огромного паука. Было ясно, почему этой гадины целый день не было видно: обмотанный липкими нитями, под неподвижной громадой паука висел полуобглоданный таракан. Скотту стало дурно, его чуть не стошнило. Закрыв глаза и почти захлебываясь, он глубоко вздохнул. Сладковато пахло трупом – смертью.
Глаза резко открылись. Паук не двигался, его тело свисало, как сверкающий черный плод с молочно- белой лозы.
Вздрагивая, Скотт смотрел на гадину. У него не хватало храбрости приблизиться к ней, но, даже если бы хватило, он не стал бы подходить, чтобы мерзкая тварь не оплела его паутиной, как таракана.
Что же ему делать? Внезапно пробудившийся инстинкт потребовал, чтобы он исчез так же незаметно, как и появился. Поддавшись увещеваниям этого голоса, Скотт отступил на несколько ярдов.
Нет. Он должен сделать это. В этом нет смысла, этому нет оснований, это безумно, но он все равно должен. Скотт присел и, безумно глядя на громадного паука, бессознательно поглаживал руками песок.
Руки инстинктивно отдернулись от чего-то твердого. Вскрикнув, он дернулся, чуть не завалившись на спину. Глаза нервно перебежали от гадины:
«Не услышала ли эта тварь его крика?» – к тому, на что наткнулась рука.
Это был небольшой камень.
Скотт поднял его и оценивающе подбросил на руке.
Желудок превратился в узел нервов, грудь тяжело поднималась и опускалась. Взгляд застыл на раздутом теле паука.
Стиснув зубы, Скотт встал и, найдя камень побольше, положил обе свои находки перед собой на песок. Неожиданно далеко, за пустыней, взревел масляный обогреватель. Втянув голову в плечи, он зажал руками уши, спасаясь от грохота. Песок дрожал. Вверху, на стене, паук, казалось, шевельнулся, но это было всего лишь легкое подрагивание паутины.
Когда обогреватель, щелкнув, отключился, Скотт поднял камень и, секунду поколебавшись, кинул его в паука. Но промахнулся. Камень, пролетев над круглым телом, только порвал паутину. Ее обрывки задрожали, как раздуваемые ветром занавески. Паук пошевелился и снова замер.
«Ты еще в безопасности, – кричал рассудок, – ты еще в безопасности.
Бога ради, беги отсюда».
Напрягая мышцы, Скотт швырнул в гадину второй камень. Снова промах. Но в этот раз камень застрял в паутине и, увлекая ее своим весом вниз, потянул за собой и паука. Черная тень медленно сползла по невидимой нити; ноги дернулись и опять замерли.
