город соблюдает законы третьего рейха.
Шел уже второй час ночи, когда прибывший из ратуши посыльный прошептал что-то на ухо бургомистру. До появления этого парня в служебной форме, с каской на голове и в больших казенных перчатках на руках все чувствовали себя так, будто не было никакой войны.
— Минуточку внимания, господа, — проговорил бургомистр, и на лицах гостей появилась тревога. — Я получил официальное сообщение, что несколько минут назад в воздухе обнаружено крупное соединение английских военно-воздушных сил. Наши радиолокационные станции предсказывают, что бомбардировке подвергнется Рур. Я не сомневаюсь, что мои гости пожелают выполнить свой служебный долг и как можно скорее разъедутся по своим местам. Разрешите пожелать вам всем успехов. Хайль Гитлер!
— Хайль Гитлер! — повторили без особого энтузиазма гости.
Вскоре после этого в городе прозвучало предупреждение об угрозе воздушного нападения.
Альтгартенский железнодорожный вокзал был примечателен скорее оживленностью своего буфета, чем оживленностью расписания движения поездов. Каждый день с утра до поздней ночи в буфете стоял шум и дым от сигар. Не раз, когда основная железнодорожная магистраль подвергалась бомбардировке, войсковые эшелоны направлялись через Альтгартен, и тогда две пожилые дамы, содержавшие привокзальный буфет, подавали пиво, кофе и бутерброды до тех пор, пока у них не иссякали все запасы.
Буфет был обставлен как гостиная Викторианской эпохи. Его украшением служили несколько десятков декоративных растений, бюст Бетховена, написанный маслом портрет Вагнера, цветная репродукция портрета фюрера и старинное пианино.
Три столика около пианино считались лучшими. Сегодня средний столик заняла группа игроков в скат. Вокруг игроков — это были Герд Бёлль и два его друга инженера — собралась толпа любопытных.
В час ночи, точно по расписанию, на вокзал прибыл поезд. Гудок, пыхтение и свист стравливаемого пара смешались с воем сирен в громкоговорителях, возвещавших об угрозе воздушного нападения. Эхо неприятных, внушающих страх звуков прокатилось по всему городу. Но даже и после этого из буфета вышли не все. Надо полагать, что если бы сигнал общей тревоги прозвучал еще страшнее, то здесь, в Альтгартене, его восприняли бы в чисто академическом плане, ибо все считали, что бомбы предназначаются для одного из крупных городов в Руре.
Наконец Герд Белль решил, что и для него настало время поехать на своем фургоне к ратуше и доложить старшему на командно-диспетчерском посту гражданской обороны о своей готовности выполнить долг. Как только радиолокационные станции сообщали, по какому району наносится удар, Герд направлялся в город, подвергшийся бомбардировке, и оказывал посильную помощь пострадавшим. «В этом, пожалуй, преимущество одинокого», — подумал Герд и сразу вспомнил о Гансе и Анне-Луизе. Пожалуй, ему лучше заехать в дом Августа и убедиться, что они укрылись в убежище. Герд поднял брови, чтобы спросить своего друга Бодо Рейтера, что, по его мнению, произойдет. Бодо бросил свои карты на стол, давая этим понять, что игру продолжать нельзя.
— Бери мой бакалейный фургон, — предложил Герд Рейтеру. — Я возьму у кого-нибудь мотоцикл и приеду еще до того, как тебе прикажут куда-нибудь выехать.
Анна-Луиза, как всегда перед сном, расчесывала волосы — не меньше трехсот взмахов щеткой. В соседней комнате неожиданно раздался голос Ганса:
— Фрейлейн, фрейлейн…
— Да, Ганс. Но почему ты не в постели, мальчик? Он раздвинул занавески на окне:
— Какие чудесные огни, фрейлейн! Смотрите, как красиво! Как будто рождественские елки в небе.
Анна-Луиза подошла к окну.
— Да, — согласилась она. — И правда как рождественские елки, Ганс.
— Это папа пускает их?
— Нет, мой милый. — Цветные огни были близко, совсем близко. Она взяла мальчика на руки. — Скоро ты станешь слишком тяжелым, чтобы поднимать тебя, Ганс.
— Когда я стану большим, то буду поднимать вас, фрейлейн.
— О, это будет чудесно! — воскликнула Анна-Луиза и поцеловала мальчика.
Когда раздался стук в дверь, она подошла к ней с Гансом на руках.
— Герр Белль, что-нибудь случилось?
— Я хочу, чтобы вы укрылись в соседнем доме, у герра Фосса. В прошлом месяце он предложил Августу, чтобы в случае воздушного налета вы и мальчик укрывались у него. Его убежище укреплено, и в нем есть вентиляторы, нагнетающие свежий воздух. Духота — очень опасная вещь, понимаете?
— Сегодня?
— Они уже сбрасывают светящие бомбы. Это они обозначают цели. Вам нужно поспешить.
— Но… Не будут же они бомбить Альтгартен?
— Пожалуйста, Анна-Луиза, поторопитесь.
— Мне нужно взять обувь и пальто для Ганса.
— Я не могу больше ждать, фрейлейн, — сказал Герд. — Поторопитесь и хорошенько постучите в дверь герра Фосса. Я уверен, он дома, но иногда проигрывает на патефоне пластинки и может не услышать стука.
— Спасибо, герр Белль, вы очень любезны.
— Я обещал Августу, — проговорил Герд и, нажав ногой на педаль мотоцикла, уехал в сторону лагеря инженерных частей.
Когда падали первые бомбы, Анна-Луиза услышала новые для себя звуки: быстро перемещающийся шелестящий полусвист, будто по покатому металлическому лотку скользит тяжелый груз в упаковке. Каждый такой звук заканчивался оглушительным взрывом и лязгом металла, от которых больно било барабанные перепонки и сотрясалась земля под ногами.
— Нам надо торопиться, милый Ганс.
Огни последнего «ланкастера» скрылись за высоким забором аэродрома Уорли-Фен. Подписав все документы и выключив настольную лампу, полковник раздвинул шторы затемнения и открыл окно. Когда улетали самолеты, он всегда испытывал одно и то же чувство: где-то в глубине души командир базы всегда опасался, что в одну из таких ночей ни один из них не вернется и тогда он навеки останется на аэродроме в одиночестве. В текущем месяце это был уже двенадцатый рейд. Слишком много. И его подчиненные, и он сам очень устали. Он стремился предпринять все возможное, чтобы его эскадрилью использовали в составе групп наведения, хотя, по правде говоря, его люди не были подготовлены для выполнения таких задач. Это были самые заурядные летчики, а он самый обычный командир.
Когда его глаза привыкли к темноте, он начал различать стоянки самолетов и служебные помещения второго отряда. В металлических бараках, где летный состав дежурил холодными ночами, разжигали крохотные обогревательные печки. Только в одном этом месяце он потерял три экипажа, погибших в свой первый же боевой вылет. Один экипаж пробыл на аэродроме всего лишь восемь дней. Их смелость и отвага равноценна смелости и отваге тысячи львов, и он никому не позволит омрачить чувство гордости, которое испытывал, находясь вместе с ними на передовой линии. Полковник задвинул шторы и опять включил настольную лампу.
Раздался стук в дверь, и в кабинет вошла его подчиненная.
— Капрал Тэйлор, прибыла по вашему приказанию, сэр, — доложила она.
— Здравствуйте, капрал. Ничего, ничего, стойте вольно. Мы с вами, кажется, не знакомы. — Полковник улыбнулся. — Но вам-то, вероятно, приходилось видеть меня. Вы заведуете складом спасательного снаряжения, так ведь?
— Да, сэр.
— Садитесь, капрал. Как вы, наверное, знаете, у нас в королевских военно-воздушных силах существует традиция, когда в определенных случаях офицеры и их подчиненные разговаривают, что называется, как мужчина с мужчиной. Это значит, что все, о чем мы говорим друг другу, не является
