загвоздочка мешала. Не были нелюди уверены, что кто-нибудь из русичей не произнесет громко молитву или просто не помянет имя Господа Бога ихнего. А для нелюдей подобное – верная смерть. Главное, чтоб сказано было от чистого сердца.
– Смотри-ка, дернулся еще раз! Нет, Микола, это не эти, как их… он живой! Держится за камни!
– Дошло, – процедил Юсуп и снова проехался животом по камням, сдирая кожу. Больно, но ничего не поделаешь – все же лучше, чем смерть!
– Живой! Точно! – уверенно сказал второй. –А ну, давай-ка, Алексашка, вытащим его, посмотрим, чтой- то за чудо к нам попалось!
Две пары сильных рук подхватили Юсупа за подмышки и, не слишком церемонясь, вытащили на карниз.
Дрожащие огоньки на стене так и остались на своих местах, не двигаясь. Вмешаться не решились все- таки.
– Турок! – констатировал один из русичей. – Ей-богу турок!
Юсуп присел, разминая затекшие пальцы и дожидаясь, пока ударившая в голову кровь не разольется по всему телу. Перед глазами плыли бурые пятна вперемешку с мутным туманом, который он, наверное, будет помнить еще очень долго. Все его тело била мелкая дрожь, голый живот настоятельно требовал, чтобы его во что-нибудь закутали.
– Ты жив ли? – Один из русичей присел перед Юсупом на корточки и заглянул ему в лицо. Юсуп смутно различил лишь густую бороду, закрывающую едва ли не большую часть физиономии, и два маленьких глаза, в которых, если и наблюдались проблески ума, то весьма и весьма смутные.
– Дышит, – сказал тот, который стоял, – значит живой! Давай-ка, турок, поднимайся!
Только встав на отекшие ноги, опершись ладонью о карниз, Юсуп разглядел своих спасителей полностью.
Во-первых, оба они были охранниками. Патрулем, который по ночам обходил крепостную стену, менял потухшие факелы, тайком от начальства прикладывался к бутылочке вина и пресекал любые попытки проникновения в город не через входные ворота. Юсуп в их глазах как раз и являлся нарушителем порядка. Не станет же законопослушный человек среди ночи висеть на городской стене, не подавая признаков жизни. Затаился значит! А если затаился, то что-то недоброе затевает! Верно!
Нет, Юсуп знал, что для охранников подобные логические умозаключения были чересчур сложны. Их мозг действовал по более упрощенной схеме: попался – плати или тебя отведут кое-куда кое для чего. Там уж позаботятся о том, чтобы о тебе никто больше и никогда не вспомнил. Разве только птицы, которые будут выклевывать твои остекленевшие глаза и синий язык…
Во-вторых, тот охранник, которого звали Алексашкой, был не в пример моложе своего напарника, а значит, справиться с ними обоими Юсупу труда не составит.
Юсуп высморкался кровью, прочищая как следует ноздри, и посмотрел за стену. Хоть его мутило от одного только вида отвесной скалы и рваного тумана, проплывающего внизу, он разглядел, что факелы исчезли. Нелюди убрались восвояси, поняв, что сейчас им ничего не светит. Может, затаились где-нибудь за углом и ждут своего часа? Нельзя было отрицать и такую возможность. А в то, что из города все же удастся выбраться незамеченным и непойманным, теперь верилось с трудом.
– Ты кто будешь? – поинтересовался между тем Микола, разглядывая Юсупа в свете ближайших факелов.
Юсуп в ответ тяжело вздохнул, всем своим дрожащим телом давая понять, что говорить он сейчас не в состоянии. До русичей не дошло. Алексашка легонько толкнул его в бок:
– Тебя спрашивают, турок, значит отвечай! Какого рожна полез на стену среди ночи?! Это же государственное преступление! Знаешь, что за такие дела бывает?
Юсуп согласно кивнул:
– Ведаю, господа, но уж никак не мог сдержаться! В одной деревеньке, отсюда верст пятьдесят будет, у меня дочка рожает, а ворота городские уже закрыли совсем, вот и решил я, окаянный, так выбраться, вы уж не обессудьте!
– Ворота городские вроде и не закрывал никто, – подозрительно сощурился Микола, – пошто врешь?
– Не вру я, господа охранники, закрыты ворота! Совсем закрыты, значит. Подошел я, смотрю, а стражи уже и балки металлические кладут, и факелы вдоль стен зажигают, вот и решил, чтоб поскорее…
– Эка ты дурак, турок, – сказал Микола, – ты что, не знал, окаянный, что здесь океан? Дорога-то с другой стороны совсем.
– Не знал я, господа, не ведал, – захныкал Юсуп, прижимая руки к груди, – темно стало, ничего и не разглядишь, вот и полез. Откуда же мне знать, бедном купцу, что здесь океан?! Я-то моря никогда в жизни не видывал!
– Таньга есть? – напрямую поинтересовался Алексашка, протягивая под нос Юсупу мозолистую ладонь.
– Деньги? – отстранился от ладони Юсуп. От руки исходил противный запах сырой рыбы и табака. – Денег-то как раз и нету. Зачем бедному купцу деньги в такой поздний час? Я же к дочке иду, рожает она у меня.
– Значит, нету, – вздохнул Микола, – жаль, турок, а то отпустили бы мы тебя, а так придется тебе пройти с нами.
– Это куда это? – Юсуп сделал вид, что испугался и насторожился, В личине турка ломать комедию было совсем несложно.
– Знамо куда – в Тайную Канцелярию, что при дворе городского судьи Тараха ибн Хуссейна. Там у тебя и спросят, какого ты по стене аки вша ползал, да еще и среди ночи.
– Да еще и без денег, – добавил Алексашка. Видно, сильно расстроился, что ничего заработать на бедном купце ему не удалось.
– Тарах ибн Хуссейн?! – застонал Юсуп, позволяя охранникам поднять себя за руки и взвалить свое тело на чужие плечи. Алексашка удивленно крякнул, не ожидая, видно, от тощего турка такой тяжести.
– Не надо меня к Тараху ибн Хуссейну! Тарах ибн Хуссейн – это очень плохо!
– Знамо дело, – процедил Микола, – было б хорошо, все б туда рвались.
– Тарах ибн Хуссейн ест по ночам живых младенцев и запивает их кровью молодых османских девственниц! А еще у него две головы и… и…
– Может, сам пущай идет, а то тяжелый, бес! – спросил Микола,
– Не дойти мне! – картинно захныкал Юсуп и полез было сморкаться в дорогую накидку охранника, но Алексашка живо выдернул ее из скрюченных пальцев. – На стене висел час почти! Ноги совсем затекли, а пальцы так и вовсе словно отрубленные!
– Там и отрубят! – пообещал Микола. – Если так болтать будешь, то и не только пальцы отрубят!
Неторопливо оба охранника и хромающий на обе ноги Юсуп стали удаляться от карниза и горящих факелов вдоль городской стены. Юсуп склонил голову вниз, исподлобья вглядываясь в темные дома и притаившиеся в подворотнях тени. Он хорошо различал запахи бездомных, бродяг и прокаженных, которые не представляли для него никакой опасности. Один только вид мечей охранников приводил их в неописуемый ужас, и они спешили укрыться как можно глубже в мусоре, затаиться, чтобы выжить до следующего утра.
– А Хуссейн и вправду младенцев ест? – поинтересовался через несколько минут Алексашка.
– Правда, упаси боже, – ответил Микола отнюдь не жизнерадостно. Разговаривать о всякой нечисти ночью ему, видно, не шибко-то и хотелось.
– И девственниц тоже… того?
«Какой наивный малый», – подумал Юсуп. Сам он в рассказы и сплетни не верил никогда, предпочитая слухам точную информацию. У Хуссейна, к примеру (это Юсуп знал наверняка), была застарелая язва желудка. Никаких младенцев он есть не мог хотя бы уже потому, что любое мясное блюдо вызывало в нем невыносимые боли, которые можно было заглушить лишь чистейшим вином из собственных погребов. А еще Хуссейн был евнухом, хоть тщательно это скрывал от окружающих, и поэтому девственниц не любил, как и их кровь.
– …а еще он по ночам становится на четвереньки и громко воет на луну, призывая свою давно умершую
