подпрыгивала. Она знала только одно слово «мама» и вкладывала в него так много… Попробовала самостоятельно шагнуть, упала в молодую зелень. Хотела заплакать, увидела одуванчик — засмеялась.
Я долго смотрела на мать и ребенка. В них так много мира и счастья. Хотелось запомнить, нарисовать. Взяла краски, спустилась в сад, села неподалеку. Мать заметила. Неожиданно для меня свернула одеяло, взяла ребенка и ушла.
Досадно стало — зачем спугнула?
Пришлось оставить начатый рисунок. Уходить не хотелось. Решила писать наш дом, вернее — один его кусочек. Светло-зеленый, с большими лапами-листьями каштан на коричневом фоне дома. Белые свечи его цветов. Открытое окно. В глубине его виден кусок полки. На ней пестрые обложки книг.
Острое короткое мгновение — увидела освещение, форму, цвет. Закрыла глаза. Надо сохранить виденное. Потом уже можно рассматривать детали, убирать ненужное, лишнее. Просмотреть натуру, наметить, как ляжет она на бумагу, приготовить краски. Наблюдать внимательно, все подмечать. Главное — хранить неприкосновенным первое впечатление, пленившее все твое существо. Им контролировать и проверять сделанное. В замученной вещи солнце не живет.
Кончила. Еще раз проверила тональность. Усилила потухшие краски. Заиграло. Можно оставить.
— Как хорошо! — послышался чей-то голос.
Вздрогнула от неожиданности. Подняла голову. Три Девушки стоят за деревьями.
— Ася?! Испугала меня…
— Мы давно смотрим, как вы рисуете, — улыбнулась девушка — Каштан точно живой!.. Ольга Константиновна, а это мои подруги. Они хотят просить вас выступить у них на вечере.
— Выступить? — удивилась я. — В качестве кого? Не пою, не играю, только рисую.
Девушки засмеялись, сели рядом на траву. Одна из них, смуглая, стриженая, заговорила официально:
— Мы просим вас выступить на нашем школьном вечере с воспоминаниями о Горьком. Ася говорит, вы знали Алексея Максимовича.
— Ольга Константиновна, это я их притащила к вам. Помогите устроить хороший вечер.
Девушки настаивали:
— Согласитесь, пожалуйста!
На следующий день смуглая девушка пришла за мной.
Большой школьный зал был полон молодежи. Около стола, покрытого красным сукном, сидели педагоги.
После доклада начались выступления. Говорили о Горьком, как о своем учителе, друге. Читали отрывки из его произведений.
Мне вспомнились мои школьные друзья, наше отношение к Горькому, его книгам. Захотелось рассказать молодежи о моем детстве. Я не умею и не люблю выступать, но здесь я должна говорить.
— Товарищи, — начала я, — меня обрадовала ваша горячая любовь к произведениям Алексея Максимовича и к нему самому. Я много старше вас. Я росла в глухом, провинциальном городе. Там даже железной дороги не было. Новых книг мало. Достать их трудно, особенно книги Горького. А мы дорожили каждым его словом. Он учил нас думать, смелее жить.
Однажды разнесся слух, что в Петербурге появились две замечательные песни. Автора их не знали, но приписывали песни Горькому. Ссыльные — их в нашем городе было много — знали и «Песню о Соколе» и «Песню о Буревестнике». Мне в это время было лет тринадцать, я училась в гимназии. К ссыльным нас не пускали. За знакомство с ними начальство грозило исключить из гимназии. Но, вопреки веем запретам, мы бегали к ссыльным. Затаив дыхание, слушали их рассказы о тюрьмах, паразите-царе.
Однажды пришла ко мне подруга, предложила поехать на лодке.
«Уплывем верст за десять. В лесу костры зажжем, уху сварим. Ссыльные будут, — шепотом сказала она. — Согласна?»
Я очень обрадовалась. На следующий день, раньше назначенного срока, была уже у подруги. День выдался ясный. На нескольких лодках мы спустились вниз по реке. Плыли долго. Причалили в небольшой бухточке. Поднялись по крутому берегу в сосновый бор.
Там уже ждали знакомые и несколько ссыльных. Вскоре из леса вышла еще группа. Среди них, видимо, были особо важные политические. Поставили караул. Все засели за уху. Ее в большом котле на костре сварили. Много шутили, смеялись. Ели с большим аппетитом. Потом разбились на группы, разбрелись по лесу.
Больше всего людей собралось около худого, сутулого ссыльного. Он негромко читал что-то напечатанное На папиросной бумаге. Я подошла послушать. Ничего Не поняла, перешла к другой группе. Здесь кричали, спорили до хрипоты. Темнело. Мы развели костер, все собрались вместе. Поднялся высокий бледный человек.
Товарищи смотрели с тревогой. Знали: у него туберкулез, остались считанные дни его жизни. При свете костра он показался мне огромным и совсем особенным. Тихо сказал:
— «Песня о Соколе»… «Высоко в горы вполз Уж и лег там в сыром ущелье свернувшись в узел и глядя в море».
Тишину нарушал треск костра. Ссыльный читал хорошо. Слабый вначале голос звучал все сильнее:
— «… — Да, умираю! — ответил Сокол, вздохнув глубоко. — Я славно пожил!.. Я знаю счастье!.. Я храбро бился!..»
Все заслушались, лица как-то помолодели. А он читал, только голос стал слабеть. И вдруг почти крикнул:
— «… — О, если б в небо хоть раз подняться!.. Врага прижал бы я… к ранам груди и… захлебнулся б моей он кровью!.. О, счастье битвы!..»
Ссыльный закашлялся, прижав худые руки к груди. Его закутали, положили на траву. Темный лес показался страшным. Глаза у всех потухли.
— «А Уж подумал: Должно быть в небе и в самом деле пожить приятно, коль он так стонет!..» — произнес звонкий молодой голос.
Теперь у костра стояла тоненькая девушка. Она просто, с большим чувством продолжала прерванную песню.
Как обрадовались все! Даже больной меньше кашлял. А молодой голос звучал все сильнее, смелее^
— «Пускай ты умер!.. Но в песне смелых и сильных духом всегда ты будешь живым примером, призывом гордым к свободе, к свету!
Безумству храбрых поем мы песню!..»
Все вскочили, подхватили последние слова…
Костер давно потух. Была ночь. Печальные песни ссылки сменялись бодрыми, революционными. Замолкали. Кто-нибудь начинал новую.
Только утром вернулись домой.
Много прошло времени с тех пор, но я не могу забыть этой ночи в лесу и «Песню о Соколе» хорошо помню.
Позднее, когда мы стали старше, любовь к книгам еще больше выросла.
— Девочки, — сказал нам как-то наш школьный товарищ Коля Сомов, — в воскресенье мои именины. Приезжайте завтра ко мне с ночевкой. Я достал замечательную книгу — новые рассказы Горького. Пирогами мать накормит. А на следующий день на лыжах побегаем….
Все, конечно, обрадовались. На день уехать из города! Послушать Горького! Родители наши не только согласились отпустить нас, но и вкусной провизией снабдили.
На следующий день, в разное время, двумя дорогами выехали из города розвальни с молодежью. Лошадей дали знакомые крестьяне.
Хорошо зимой вырваться на волю! Посадив своих пятерых подружек, я крикнула на лошадь. Понеслись легкие сани. Любила я кучерить, и лошадка была знакомая. Мы вихрем летели по полям.
Вот уже город позади. Дорога по реке хорошая, накатанная. Мороз градусов десять. И луна. Большая, полнолицая.
