Двое, что стояли впереди, включили фонарики, направили их на бродягу. Капли дождя в белом свете приобрели стальной оттенок, словно лилась с небес ртуть. Егор сощурился, подкинул наручники на ладони, словно взвешивая их, и склонил голову набок.
Нет, это не те мародеры, которым нужны его оружие, амуниция, цацки или деньги. Эти здесь по специальному поручению. Им нужен исключительно он – Кудесник. Это первые ласточки, которые откликнулись на щедрое предложение хана. Те, кто по случайности или по везению оказались в нужное время в нужном месте – прямехонько на пути странствующего бродяги. Так отчего же не воспользоваться случаем? Грешно упускать такой момент. Тем более «монголам» они лично нигде не насолили – не дураки ведь «монголов» обчищать, пускай и зеленых, – так, стало быть, открытой вражды между ними нет. Отчего ж не помочь хану? И деньжат не срубить нормальных?
Да уж, на эти дела они мастера. Совесть? Да к черту совесть, здесь живет каждый за себя. Понятия? Дык не распространяются на обычных бродяг чисто воровские понятия. Да и не такие они вовсе, понятия, как в миру. Тут же совсем все другое, а потому и понятия другие. Вор вору друг, пока у них интересы общие. А интересы расходятся – и воры расходятся, интересы пересекаются – и воры друг друга убивают. Вот так тут у нас.
– Послушайте, – распрямившись во весь рост, сказал Кудесник, и наручники повисли, покачиваясь на его указательном пальце. – У меня сегодня очень-очень плохой день. Настолько плохой, что хуже некуда, понимаете? Чтоб было понятнее, это все равно, что для вас неделя без таких вот, как я…
– Еще слово вякнешь, – толстый сделал шаг и упер ствол АКСУ Егору в грудь; изо рта у него воняло сосисками и томатной пастой, – пришью на хрен, как паршивую собаку. За дохлого тебя тоже деньги дают. Так что давай, поостри мне еще тут, поиспытывай терпение на прочность.
– Да шмальнуть его надо, Корень, – прогундосил тот, что стоял сзади, – а то сбежит еще, он же у нас фартовый. Реально, нужно прошибить ему колено, ведь ударит по пятам и не получим мы ни хрена.
– Быстро набросил на свои клешни гребаные «браслеты». – Корень проигнорировал вполне рациональное предложение напарника и вдавил дуло поглубже в грудь Кудеснику. – Считаю до двух…
– Похоже, разговор у нас не получился, да? – растянул губы Егор в коварной ухмылке. – А зря! Я ведь предупредить…
– Раз!
– … хотел.
Убивать бы его точно не стали. Не такой народ мародеры. Продырявить колено даже не решились бы. Ведь Кудесник в данном случае товар. И чем он целей, тем больше за него можно выручить. А потому все эти угрозы типа «считаю до двух» – чистой воды понт. Корень не нажал на курок, не только когда Кудесник схватил рукой ствол и отвел его в сторону, но и когда ударял его тыльной стороной ладони в кадык. Что уж вовсе удивительно, поскольку хоть рефлекс-то должен был сработать.
Толщина шеи смягчила удар, но Корень все равно выпал с ринга очень быстро. Фонарь покатился по земле, на миг выхватив из темноты выпученные глаза здоровяка. Прижав ладони к горлу, он упал на четвереньки, уперся локтями в землю и принялся кашлять, задыхаться, блевать и материться одновременно.
Второй, тот, что был немного стройнее, выстрелить-таки успел. Он целился Кудеснику в ноги (жадность фраера), но тот сделал к нему шаг раньше, а потому пули ушли в изобильно орошенную землю. Прикладом автомата, который достался ему от Корня, Звягинцев ударил его по зубам. Именно по зубам, потому как мародер в последний миг растянул губы, обнажив плотно сжатые, словно ему делали операцию без наркоза, зубы. В свете луны и валяющегося на земле фонаря было видно его лицо – казалось, он собирается засмеяться. Но не засмеялся, а теперь ему долго не придется смеяться – зубы свои он проглотил. Прикладом бродяга затолкнул ему их в самую глотку. Кажется, не только передние. Бедолага даже не успел взмахнуть руками, чтобы закрыться, удар поднял его в воздух и отбросил на несколько метров назад. Упав на спину, он принялся выть и кататься по земле, закрыв нижнюю часть лица руками.
– Считаю до одного, – сказал Кудесник, повернувшись с автоматом в руках к гнусавому, стоявшему доселе у него за спиной мародеру, в изумлении хлопавшему ресницами.
«Как??? – читалось в его глазах. – Как так быстро??? Это просто невозможно!»
– Вали отсюда. Раз…
– Да, – только и вырвалось у согласно трясущего головой и тройным подбородком гнусавого.
В следующее мгновенье он развернулся и бросился наутек. Но, преодолев всего десяток метров, поскользнулся на мокрой траве и шмякнулся на задницу. Толстый и неуклюжий, не привыкший удирать, он тут же лихорадочно заскоблил пальцами по раскисшей земле, пытаясь двигаться на четвереньках. Снова поднимался и снова падал.
Кудесник скорчил кислую мину, приложился щекой к прикладу, шмыгнул носом.
«Неужели я и вправду так похож на доброго самаритянина?» – удивился он.
Одиночный выстрел заставил не способную даже по-человечески передвигаться тушу застрять аккурат между двумя молодыми соснами, растущими в форме буквы «V».
– Я предупреждал, – присев возле бездыханного Корня, сказал Кудесник. Затем взял его руку, пролистал пришедшие на КИП сообщения и отписал хану на его предложение: «Х** вам!»
Имас – огромный каменный форт, нынче прибежище для отставных военных, а некогда лагерь для особо трудных заключенных, уже издали устрашал своим видом. Обнесенный серой гранитной стеной, увенчанной растянутыми пружинами колючей проволоки, с суровыми бойницами в башнях и холодными, сугубо прагматичными в смысле архитектуры сооружениями внутри, он до сих пор напоминал страшный сон зеков, свозимых сюда с конца семидесятых. В те годы это было самое ужасное место для отбытия наказаний. Как колония особого режима для самых отъявленных уголовников, она отличалась не только суровостью и беспощадностью тюремных надзирателей, но и явлениями «светлых» ночей, вызванных оседанием урановой пыльцы. Ведь именно благодаря местности вокруг, богатейшей на урановые залежи, здесь и был воздвигнут этот форт – дабы заключенных не свозить с далеких поселков каждый день. А потому бедолаги трудились в шахтах по три смены, и не мудрено, что в скором времени умирали от лучевой болезни, лейкемии или рака. За неполных пятнадцать лет здесь умерло народу больше, чем, наверное, на то время в остальных лагерях, вместе взятых.
В середине восьмидесятых Имас стал именем нарицательным. Туда переводили также злостных нарушителей порядка и беженцев с других лагерей. В отдельных случаях это служило сдерживающим фактором – в следующий раз заключенный еще подумает, нагрубить тюремщику или все же не стоит, ведь в Имасе всегда недобор.
А потом рудники в околофортовой зоне иссякли, оставшихся заключенных рассредоточили по другим колониям. Форт больше десяти лет был предоставлен самому себе и неприкаянным душам тех, кто умер в его холодных стенах. Так бы и оставался, наверное, никому не нужный, если бы не отставные офицеры ОБВЕ, которые, посвятив жизнь этой сибирской аномалии, решили не уходить из Атри никогда. Один за другим они все переселялись в Имас, и вот – целый город. Правда, замкнутый, неприветливый, по старинке вызывающий трепет у путников и торговцев, которые ежели и осмеливались подойти к воротам, то, проведя кой-какой товарообмен, спешили побыстрее уйти оттуда и еще долго потом оглядываться, не зная, чего ожидать, но затылком чувствуя исходящий от этого страшного места холодок.
Окинул недоверчивым взглядом высившуюся на холме, окруженную широким рвом бывшую колонию и Кудесник. Все тихо, как и всегда. Ни стука топора, ни ржания лошадей, ни хохота мужичаг в это раннее время. До форта еще было далеко, верст шесть, не меньше, но ведь Коломино, например, слышно издалека. И на Корундово Озеро всегда без компаса выйти можно. А тут каменные стены и гектары пустой равнины, подобной дну пересохшего озера, вокруг никак не способствовали оживлению гранитного монстра.
– Ну и местечко док выбрал, – пробубнил Кудесник, переводя взгляд на поросший бурьяном автопарк бывшей военной части, расположенной на почетном расстоянии от форта (вояки старались держаться подальше от ночного свечения).
Да и автопарком назвать те пять ржавых боксов, – а вернее, лишь дугообразные каркасы от них, – валяющиеся моторы от грузовиков, кузова и прочий автохлам, не поворачивался язык. С пригорка, на котором стоял Кудесник, остовы боксов напоминали останки «оверкилем» залегшей на дно высохшего Аральского моря баржи, вокруг которой плавающими контактными минами замерли двигатели автомобилей. Впрочем, и море, и корабли Егор вживую видел лишь один раз, а потому ассоциация могла быть далекой от
