Но это было бы еще полбеды, если бы вслед за этими пернатыми, не вгрызались бы в сердце Кириллу Валериевичу так нелюбимые им, несущие с собой только сомнения и разлад, крысы. Сначала пробиралась одна, самая шустрая, но Крысолов не даром получил свое прозвище. Прибить ее не составляло ему никакого труда, что он и делал. Но когда их становилось все больше и больше, когда они уже не пользовались лазейкой первой крысы, а начинали прогрызать свои ходы и Крысолов не успевал их уничтожать, он сдавался…
И тогда это начиналось…
Для чего мы вообще едем в тот Харьков? (одна крыса) Посмотреть на кормящихся христовым именем нищих? (вторая) Уверить их, что они не одни в этом мире? (третья, четвертая) Подбодрить их, мол, выберемся, не мандражуйте, ребята! (сразу несколько) Посидеть с ними у костра, выслушать их длинную и, несомненно, грустную историю выживания, а потом поделиться своей? (еще пара) А в конце — вот вам презент, так сказать, от старшего брата — ящик патронов и пулемет, отстреливайтесь на здоровье! (снова несколько) А ведь был прав генерал Толкачев. Определенно в чем-то был прав. (много и крупных) Мы выполняем всего лишь роль того проклятого, что шел к нам с весточкой из Харькова, не так ли? (прорвались…) Различие скрывалось только в том, что харьковчанам было наплевать на жизнь того бедолаги. Дойдет — так дойдет, а не дойдет… Раз уж они наладили с ними контакт, а другими словами — приручили этих полулюдей, то они могли отсылать их и десятками. Сотнями. Через каждых два дня отправлять в Киев гонца, или не так? А мы — что? Мы взяли самые лучшие машины, самых лучших бойцов, и на каждом шагу рискуем их жизнями. А ради чего, собственно? Почему они из Харькова, если им так нужно, не выслали караван своих «друзей»? Кого-то бы убили, но и кто-то вернулся бы обратно если не с патронами, то хотя бы с информацией. А так получается, что это нам нужно? Зачем? Я не видел пустых, безнадежных лиц и выплаканных глаз? Навиделся за свое, не всякому врагу желать. Так зачем?! (много- много крупных, серых, хвостатых крыс) Почему бы нам не развернуться, пока еще не поздно, и валить отсюда к чертовой матери? А? Что скажешь? А если кто-то в Укрытии снова проголосует за экспедицию — флаг им в руки и древко в задницу! Валяйте! Наберите команду сами и давайте, покажите всем насколько вы круты! Спасатели, мать вашу! Дотяните хотя бы до Полтавы не обоссавшись. Василий Андреевич? А что Василий Андреевич? У него просто свое мнение, вот и все. Старик надумал на старости лет совершить доброе дело? Да ради Бога! Но только не подвергая смертельной угрозе еще жизни двадцати человек. Пускай бы прислушался, когда говорили, что нужно отправить «Бессонницу» одну, ведь она и уязвима меньше по сравнению с грузовиками, и маневрировать ею легче, и место для дневной стоянки находится проще. Да и экипаж у нее скромный — всего три человека, с десантом — семь. Василий Андреевич и еще шесть безумцев. Уверен, такие найдутся. (крысы обрели небывалых размеров, но вдруг сжались, затрепетали и шмыгнули во все стороны, как тараканы от света)
Это вошел другой крысолов.
А что ты будешь делать, а? (защемились крысы во все углы, отвратительно запищали) Что ты будешь делать, громила ты херов, когда уже дряхлый старик сядет за руль БМП? Помашешь ему платочком, перекрестишь вслед и пойдешь со спокойной душой спать на своем гребаном матрасе, зная наверняка, что тот уже не в состоянии ни стрелять, ни драться? (все меньше…) Успокоишься, что тебя миновала сия чаша и Совет тебя не тронул, как никогда не трогает? (…и меньше) Будешь дальше воспитывать своих курсантов, не задумываясь для чего ты это делаешь? (… и еще меньше). А что будет через месяц-другой, знаешь? Знаешь, что случается, когда человек дни и ночи напролет прислушивается к звукам — а не лязганье ли это гусениц слышится вдали? Ты же возненавидишь себя! Возненавидишь, потому что с каждым днем все явственнее будешь понимать, что ты нужен был там, что те люди нуждались в тебе, но ты побоялся…
Побоялся?! Ты что это, вправду? (три черных крысы остановились, развернулись)
Не обманывай себя хотя бы сейчас — да, побоялся! (кыш…) Попытке найти проточную воду ты предпочел медленное испарение из пересыхающей лужи.
Проточную воду? О, друг, да ты никак философ, я погляжу. (те же крысы, на одну меньше) Оптимист, значит? Считаешь, в Харькове тебе медом намазано? Все еще веришь, что мир можно вернуть людям? Если так, то ты смешон, ей Богу. И мне тебя истинно жаль. А почему ты не подумаешь, что твой ручей может иссякнуть быстрее, чем испарится, как ты назвал, моя лужа?
Почему же не думаю? Думаю. Но не обманывайся — тебе этого не хочется, так же как и мне. Ведь смерть не бывает одинаковой, и ты знаешь это отменно. Одно дело умереть, пытаясь выбраться из горящего котла еще и помогая при этом другим, и совсем другое — опустив руки, эгоистично низвергнуться в пучину. А ручей… Что ж, даже если он иссякнет, то за то время, что он тек, признай — он жил! Пока он бежит, он живет, понимаешь? Он живет, а не бессмысленно испаряется! Живет… Живет… (больше ни одной)
Крысолов уснул. После нескольких поистине тяжелых дней, сначала посвященных подготовке к экспедиции, а теперь уже и во время ее продвижения, ему наконец удалось уснуть. И крысы больше не донимали его.
Снился пляж и набегающие на него белые барашки волн. Он никогда не видел моря вживую, но откуда-то знал, как шумит прибой. Как кричат чайки. Как поглаживает лицо легкий теплый бриз. Как бегут где-то в вышине белые пушистые клочки туч. Как мягко и приятно шевелится под ногами золотистый песок. Как заманчиво шелестят широколистные кипарисы.
Господи, какая же это идиллия! Полжизни, не задумываясь, отдал бы чтоб только оказаться в этом месте не во сне. С разгону вбежать в это бескрайнее синее море, поднять в воздух мириады брызг и отдать все свое тело, без остатка, в объятия нагретых щедрым южным солнцем волн. И больше ничего не просил бы от жизни. Клянусь, больше ничего…
Господи, как же красив был созданный Тобою мир! Так бы и созерцал его до скончания дней…
Очнувшись, Крысолов первым делом взглянул на часы и был приятно удивлен — он проспал почти четыре с половиной часа. Неплохой результат. Все же лучше, чем надвинув на глаза кепку и скрестив на груди руки полулежать в запыленной кабине и отгонять от себя словно назойливых мух отрицательные мысли. И хотя в ногах даже после сна все еще чувствовалась тяжесть, прилив сил сон, безусловно, обеспечил.
— Спали? Счастливчик. А у меня бессонница уже с месяц. Крысы…
Приподнявшись на локтях, Кирилл Валериевич изумленным взглядом окинул забравшегося на переднее колесо трактора поникшего, изнуренного, с синими мешками у глаз то ли от недосыпания, то ли от всей прожитой жизни старика. Вспомнились слова Стахова, когда он рассказывал, как тот подслушал его разговор с одним из новичков. Что тут скажешь, умеет старик подкрасться незаметно, умеет.
— Что вы сказали? — выдавил Крысолов из себя, все еще находясь в дремотном состоянии, не в силах избавиться от мысли, что старик присутствовал не только здесь, на этом колесе, но и в его голове, наблюдая за разыгравшейся там баталии.
— Крысы, говорю, — поднял брови Василий Андреевич. — Только закрываю глаза, и вижу целые полчища. Как ж тут уснешь?
— Знакомо, — честно ответил Крысолов.
— У вас тоже такое бывает? — неподдельно удивился старый полковник.
— Если выражаться фигурально, то — да, бывает. Хотя чаще они имеют форму вопросительных знаков. — Крысолов приподнялся и сел, опершись спиной на решетку лобового стекла.
— Вопросы… Сомнения… Да-а-а… — будто погрузившись в мир прошлого, задумчиво протянул Василий Андреевич. — Рано или поздно они одолевают каждого человека, не говоря уже о тех, на кого возложена большая ответственность. Поверьте, Кирилл Валериевич, я понимаю вас больше чем кто-либо. И знаю, какие думы тяготят вам сердце. Но вам, в отличии от меня, еще не за что чувствовать вину. Вы все делаете правильно, и люди доверяют вам. А доверие — это самое главное, уж поверьте.
— А вы чувствуете за собой вину? — осторожно спросил Крысолов.
— Хм, — уголки рта у старика приподнялись. — Думаю, вы мне чертовски польстите, если не сочтете, что вся эта экспедиция существует благодаря мне.
— Я об этом не думал, — повел бровью Кирилл Валериевич. — Но даже если подумаю, уверен, не найду в ваших действиях вины. По-моему, никого насильно в экспедицию не заставляли записываться. Никого не принуждали, никому не угрожали. И, если мне не изменяет память, желающих было в два с
