Хотелось изучить этот вопрос, доискаться до механизма памяти. Однозначного ответа я не находил. Да, я быстро заучиваю текст, возможно, быстрее других. Фамилии, имена, названия мгновенно запоминаются. Как я уже отметил, не раз приходилось без всяких репетиций выступать в больших ролях. Несколько таких случаев раз и навсегда закрепили за мной славу человека с прекрасной памятью. У меня не бывает записных книжек — телефонные номера, адреса запоминаются легко. В Вену, Стамбул, Неаполь, Дюссельдорф, Париж и многие другие города приезжал один, без провожатых и без встречающих, быстро ориентировался и всегда находил нужный адрес в лабиринтах улиц и площадей незнакомых городов.
Можно было бы похорохориться, насладиться комплиментами. Человеческая слабость иной раз подталкивала меня на такое. Но какой-то червь сомнения всегда останавливал. Ведь я-то замечал, что есть вещи, события и факты, которые совершенно не поддаются моей, так называемой хорошей, памяти. Я их просто не запоминаю. Не то что не хочу — не нуждаюсь. Нет, хочу, но не запоминаю. Первый подобный сигнал, дающий повод засомневаться в моих способностях, прозвучал, когда мне было лет тридцать с небольшим.
Мой дядя — Ладо Махарадзе — в 1937 году как «враг народа» был сослан далеко за пределы Грузии и отсутствовал целых двадцать лет. Возвратясь «из дальних странствий», он прямиком направился в наш дом. Дверь открыла моя сестра Гугули. Седовласый гость с извинением обратился к ней:
— Простите, пожалуйста. Давно-давно в этом доме жила семья Вано Махарадзе…
— Дядя Ладо! — не дав закончить фразу, воскликнула сестра и бросилась ему на шею.
Когда я возвратился домой, несмотря на подробнейшие объяснения, напоминания, рассказы эпизодов детства, связанных с дядей Ладо, я ничего не смог вспомнить, ровным счетом ничего. Дядю «взяли» молодым, а вернулся он надломленным, постаревшим, изменившимся. Мне в пору его ареста было почти одиннадцать. Мою память расхваливали учителя, ею гордились родители. А мою дорогую сестренку, которая старше меня всего-то на год, то и дело упрекали. Она вспомнила мгновенно, а я не вспомнил ничего, несмотря на уйму наводящих предложений, эпизодов.
Уже после я узнал, а затем постарался изучить, что есть память на лица, на цифры, на факты особой окраски, на звуки и определенную мелодию, на имена и разное другое. Но точных ответов не было. Легче всего было объяснить так: какие-то извилины мозга у одних людей устроены так, у других — по-другому. У моей сестры сработали извилины, фиксирующие лицо, у меня — совсем другие.
Как я уже говорил, это был первый сигнал. За ним последовал другой. Нет, не сигнал, а прямо-таки нокаутирующий удар. Как-то я прочел, что порой удивительным умением запоминания могут обладать люди неполноценные, с недоразвитой психикой, страдающие разными формами отставания в развитии. Они могут, взглянув или выслушав лишь один раз, зафиксировать, а затем удержать в памяти огромное количество информации. И не только зафиксировать и хранить, но и воспроизводить много позже с фотографической точностью. Правда, остальные психические функции у них заметно отстают от нормы. Вот так!
Обратиться к какой-либо одной из дисциплин не имело смысла. Ведь человеческий мозг, разум, память изучают множество наук. Это: философия, психология, психобиология, психиатрия, нейробиология, нейропсихология и т. д. и т. п.
Как видите, всерьез взяться за изучение механизма памяти, не посвятив этому всю жизнь, невозможно. Но самым отпугивающим для меня фактором оказалось то, что, даже углубившись и внимательно изучив вопрос, однозначного и ясного ответа все-таки не найдешь.
Психологи изучают память на протяжении многих лет и все-таки едва начинают постигать всю ее сложность. А биологи и физиологи пока еще экспериментируют на улитках и крысах. Правда, некоторые ученые заявляют, что «память нельзя больше считать черной дырой в центре нейробиологии», но так и не доискались, «как из работы клеток полутора килограммов мозгового вещества возникает человеческий разум». Разум, который, в общем-то, и возвысил человека над миром животных, сделав его полновластным хозяином планеты. Разум, без которого нет образования, эрудиции, нет прогресса. Основой же всего этого является память или хранящиеся в памяти знания.
Новейшие теории о механизме памяти оставляют без ответа многие важнейшие вопросы. Ну, скажем, в какой части человеческого мозга происходит хранение информации; поразив какую часть нервных клеток (а их в головном мозге человека, как известно, свыше десяти миллиардов), можно лишить его памяти. Ученые точно знают, какие отдельные клетки регулируют чувства человека, к примеру обоняние или осязание, но где находится центр механизма памяти — не знают или, скажем более оптимистично, пока не знают. Предполагается, что знания и информация хранятся в наиболее развитой части — коре головного мозга. Но есть и новое предположение о том, что они формируются в гиппокампе — извилине полушария головного мозга в основании височной доли.
Один из видных представителей современной психологии, ставший при жизни классиком в сфере изучения восприятия, мышления и памяти, Ульрик Найссер, в своей книге «Познание и реальность» пишет: «Дело в том, что у нас практически нет сколько-нибудь систематизированных знаний памяти… Почти все феномены, которые должна объяснить современная теория, имеют в высшей степени искусственный характер… Нет систематической информации о том, как человек запоминает события, свидетелем которых он оказался, сообщения, которые он должен передать, или даже то, где он оставил свою трубку. До тех пор пока мы не будем знать больше о памяти, где она обычно формируется, всякое теоретизирование на этот счет будет преждевременным».
Если такой ученый приходит к столь печальному заключению, то стоит ли ломать копья? И все-таки стоит. Ведь если память для людей многих профессий очень и очень нужна, для актера или комментатора она необходима как воздух. Без нее не прожить. Кроме того, эта область не затронута еще ни одним теоретиком театра или театральным деятелем.
Любое наблюдение, любое обобщение накопленного опыта может послужить хоть каким-то подспорьем для будущих умозаключений. А раз так, значит, стоит.
Еще не доискавшись до того, как человек запоминает события, ученые могут подсказать, когда, при каких обстоятельствах или при каком физическом или духовном состоянии он лучше запоминает. А это немаловажно. Оказалось, что человек лучше запоминает, когда он внимателен, собран, заинтересован или возбужден. Что память на слова, даты, места, лица, исторические события — сознательный процесс, а память на навыки обретается с меньшим участием сознания или вовсе без его участия. Она всецело зависит от тренировки и усваивается вне всякой связи с конкретной ситуацией. Скажем, футболист не помнит всех упражнений, благодаря которым он освоил тот или другой элемент игры. Двигательные навыки воспроизводятся механически. Вряд ли вы сможете «сознательно» управлять движениями, когда завязываете шнурок на ботинках. Память на навыки — необходимая, но примитивная система (у обезьян она существует даже в момент рождения), тогда как память на факты — сложная система и развивается у человека позже…
Одно из самых сильных впечатлений, оставшихся от студенческих лет, — лекции Реваза Натадзе, преподававшего психологию в театральном институте. Известный ученый работал не вообще над проблемами памяти, а экспериментировал в сфере именно актерской памяти, выискивая приемы и элементы, помогающие запоминанию.
Привлечение психологов для работы над многими, почти не изученными вопросами актерского ремесла совершенно необходимо. Полупрофессиональные заключения отдельных, расположенных к теоретизированию режиссеров, пока ни к чему не привели, да и не могут привести. Ведь еще никто по- настоящему глубоко, с научным подходом к делу, не изучил психологическое состояние артиста с момента получения роли (когда вывешивается приказ на доске объявлений) и до последнего спектакля, когда заканчивается сценическая жизнь данного произведения. А ведь с самого первого дня до выпуска спектакля актер находится в экстремальной ситуации. Огородить его от всего, помимо основной работы, невозможно. Он продолжает жить каждодневной жизнью: обращается с уймой людей, возможно, параллельно снимается в кино или выступает на эстраде, влюбляется, общается с друзьями, воспитывает детей, более того, решает бытовые проблемы — в общем, его поджидает множество всяких стрессов.
В дни выпуска спектакля все превращается в сущий ад. Что лучше: не слушать никого, так ведь чаще предлагают режиссеры или, наоборот, внимательно прислушиваться к замечаниям и пожеланиям коллег? Как относиться к рецензиям? Сам Немирович-Данченко как-то выразил сомнение по поводу пользы оценок актерских работ в рецензиях. Ведь актер, желая того или нет, учитывает все замечания. Даже те куски в роли, которые расхваливают рецензенты, он может напортить, поневоле «нажимая педали» в лучших
