— Это была годовщина, — сказал он. — У меня сестра умерла пять лет назад. Она сорвалась со скалы в заповеднике. И в глубине души все считали, что лучше бы упала не она. И отец тоже. Он ничего не мог с собой поделать.
— Ты все это наверняка выдумал, — ответил Макс с тревогой.
— Во всяком случае, мне так казалось, — признался Джонни. — А этого достаточно. Но кое-кто это говорил.
Он сам себе удивлялся — как это он говорит так небрежно о том, что мучило его пять лет.
— Я уверен, что это не так... — начал было Макс, как сделал бы на его месте любой разумный человек. Но тут же смущенно смолк. Джонни уже научился понимать, что кроется за такой неуверенностью.
— Она небось так и сказала? — спросил он. — Доктор Бенедикта?
— Разумеется нет, — твердо ответил Макс.
Однако Джонни подумал, что его догадка была, пожалуй, недалека от истины.
— Простите, что я об этом заговорил, — сказал он Максу. — Вообще-то это меня не тревожит. И, чтобы переменить тему, спросил: — Так что же все-таки с Софи? Старческое слабоумие?
— У нее классические симптомы болезни, которую теперь называют болезнью Альцгеймера, — ответил Макс. — Или какое-то расстройство, связанное с этой болезнью. Иногда этим страдают и молодые, хотя в основном это болезнь людей престарелых. Ученые ищут лекарство, но все еще на стадии эксперимента. Тут мы ничем помочь не можем. Я навещу ее. А телефон у нее есть?
Джонни покачал головой.
— Если б ты смог завтра с ней побыть, я бы постарался прийти до обеда.
— Только если она предложит вам чаю, не соглашайтесь, — предупредил Джонни. — Она никогда не кладет в чайник заварки.
Оба встали и вышли, но в коридоре Макс бодро попрощался и, помахав рукой, направился в одну сторону, а Джонни — в другую. Миновав приемную, он вышел на улицу. Он был немного разочарован. Впрочем, не думал же он, что кто-то тут же ринется на улицу Маррибел, чтобы прийти ему на смену.
Когда-то в школе ему пришлось прочитать длиннющую поэму про старого морехода (она так и называлась 'Сказание о старом мореходе'), который застрелил альбатроса и в наказание принужден был носить его на шее. Джонни подумал, что Софи похожа на этого альбатроса, но тут память сыграла с ним неожиданную шутку. Она выдала ему девять строк из этой поэмы — в свое время они его поразили, но потом он о них и не вспоминал.
Капли дождя текли у Джонни по лицу. Интересно: зачем он сказал Максу, что это ему следовало бы сорваться со скалы в Сиклифском заповеднике? Пока он молчал, эта мысль его пугала; когда же проболтался — показалась слезливой чепухой. Как это он мог такое думать?! Просто смешно! Джонни понял, что выбросил за борт какую-то важную часть самого себя, которая теперь не имела никакого значения.
Дженин превратилась в тепло и пепел, а тепло возвращается в космос. Джонни помнил это еще со школы. Так что Дженин не вернешь. Время — штука загадочная; может, как раз в этот миг она пролетает мимо других галактик и неизвестные нам обитатели следят за ее полетом с помощью невероятно чувствительных инструментов. 'Это Дженин! — кричат они. — Всё танцует!' Как бы то ни было, но в этом времени и в этом городе осталась пустота. Дженин вписалась бы в нее с легкостью, ну а для оставшегося в живых Джонни все было не так просто. Ему приходилось брести, как слепому, медленно, наугад, а то и прокладывать себе путь кулаками. Он к этому привык, но теперь вдруг все вокруг зашаталось — того и гляди развалится.
Джонни собирался идти прямо к Софи, но понял, что ему тяжело возвращаться тотчас же. Он пошел вдоль реки, вьющейся через весь Колвилл, глядя на поверхность воды, по которой разбегалась рябь от моросившего дождя. Воздух, струящийся меж зеленых ветвей ивы, казался более влажным, чем река. Перед большой гостиницей болтали японские туристы. Джонни неуверенно им улыбнулся, но они не обратили на него никакого внимания. Возможно, город вокруг них был совсем иным. Джонни предоставилось бесконечное множество городов, наложенных друг на друга и связанных меж собой одним-единственным звеном, вроде этой гостиницы или, скажем, Дома с краном. Последние три дня он и сам жил совсем в другом городе. Он помнил о поджидавшей его обыденной жизни, но прежде чем к ней вернуться, предстояло кое-что сделать.
Дождь припустил сильнее, поднялся ветер. Когда он подошел к Дому с краном, то вконец продрог, несмотря на свой плотный блейзер. Рубашка на нем все еще была влажной, кроссовки промокли насквозь. Он уже вынул ключ, когда заметил, что дверь в дом приоткрыта. Вертя на пальце ключ, он смерил взглядом узкую щель между дверью и косяком, а потом скользнул внутрь и, застыв у нижних ступенек лестницы, внимательно прислушался. Наверху Софи что-то быстро говорила. На лестнице не было ни одной кошки, и это производило жуткое впечатление. Софи была не одна. Кто-то ей отвечал.
'Может быть, Макс Дейнтон нашел все же время зайти сегодня', — подумал Джонни, но тут он услышал голос Софи.
— Только, знаете, мне нужна расписка, — произнесла она торопливо.
— Я дам вам расписку, миссис Вест, когда вы дадите мне деньги, — глухо отвечал мужской голос.
В ту же минуту Джонни переполнило неизъяснимое, но такое знакомое ощущение блаженства, сопровождаемое необычайным приливом сил. Чувствуя себя ладным, бодрым, он беззвучно взлетел вверх по лестнице. Он не знал, что с ним происходит, не знал, не выдаст ли он каких тайн, о которых лучше молчать, но в одном он не сомневался: сейчас он придет в ярость — и на этот раз с полным правом. В гневе он позволит себе потерять голову — дивное, пьянящее ощущение! — с восторгом нырнуть в него, а потом выплыть, потрясенным, не без потерь, но с каким облегчением!
Взлетев на площадку, Джонни заглянул в гостиную. Какой-то парень рылся в сумочке Софи и делал это не из желания помочь.
— Это моя сумочка, — горячилась Софи.
— Это все, что у вас есть? — спросил парень.
— Я никогда не платила за аренду, — жаловалась Софи. — Я к этому не привыкла.
— Будет лучше, если в следующий раз вы заплатите побольше, — сказал он. — Теперь этот дом принадлежит мне, и, если вы не будете платить, я вас выселю. Мне просто придется это сделать. Эррол на моем месте поступил бы так же. Любого неплательщика он просто вышвырнул бы на улицу. Спросите старожилов. Он был человеком твердым, Эррол Вест.
— Эррол был прирожденным джентльменом, — возразила Софи. — Он никогда не выгнал бы меня из собственного дома.
Джонни удивился. Он-то был совершенно уверен, что Спайк и Нев — одно лицо, он даже рассчитывал на это. Чувство, испытанное им внизу, отчасти потому и возникло, что он надеялся поквитаться с Невом. Но Спайк оказался хилым парнем, совершенно ему незнакомым. Впрочем, нет, все же немного знакомым.
