Пространство памяти

Видно, Макс не смог скрыть удивления, потому что она быстро прибавила:

— Должна сказать, что Дженин была очень умной девочкой.

— Надеюсь, они живут не на том конце города, — заколебался Макс. — Слишком уж поздно, чтобы разыгрывать доброго самаритянина.

— Довези его до стоянки такси на перекрестке, где ты сворачиваешь с шоссе, — посоветовала доктор Рут. — Он говорит, денег у него предостаточно. Спасибо за все, Макс.

— А-а, все мы были молоды и глупы, — сказал Макс. — Разве нет?

— Но не так глупы! — бросила доктор Рут.

— И не так молоды! — вздохнул ее муж.

Они вышли во двор и остановились возле старой, но очень красивой машины — Джонни с удивлением увидел, что это древняя 'альфа-ромео'. Он взглянул на достающего ключи Макса с уважением.

— Они с сестрой танцевали в этих жутких передачах, рекламирующих куриные ножки, — объясняла доктор Рут, словно Джонни тут вовсе и не было.

— Неужели? — удивился Макс. 'Цып-цып-цып, сюда, цыплятки!' Эти?

— Не напоминайте, — содрогнулась доктор Рут.

— Я очень хорошо их помню, — произнес Макс, усаживаясь. В голосе его все еще звучало удивление. — О детях, выступающих на телевидении, почему-то никогда не думаешь как о реальных людях, которые вырастут, станут взрослыми...

— Взрослым стал я один, — сказал Джонни, садясь сзади на пассажирское место. — Ведро мне не понадобится. У чечеточников желудки крепкие.

— Они, поди, в этом нуждаются, — заметила доктор Рут с намеком, помогая ему забраться в машину. Тон у нее был весьма неприятный.

— Чечетку я бросил, — сообщил ей в окно Джонни. — Больше не танцую. И никогда не буду! И что, теперь я стал лучше?

Джонни не видел ее лица, но, когда она заговорила, голос ее звучал по-другому.

— Джонатан, я совсем не хотела сказать... — начала она мягко.

— Я знаю, что вы хотели сказать, — прервал ее Джонни. — Хоть я и пьян, а знаю. И всегда знал. О'кей?

Он улыбнулся ей самой ослепительной из своих телевизионных улыбок и захлопнул дверцу.

Макс попытался застегнуть на нем ремень.

— Я сам могу, — сказал Джонни.

— Тогда поехали! — воскликнул Макс, дал задний ход, а потом плавно выехал на аллею. — Бедная Рут... Бонни сейчас ни с кем не общается, и это ее беспокоит. К тому же все эти события сегодня. Рут — замечательная женщина, но вечно она беспокоится.

— Она ненавидела чечетку, — пробормотал Джонни. — Может, ей улыбки и блестки были не по душе.

Теперь, когда ремень был пристегнут, он почувствовал, что может немного расслабиться. Его трясло. Сунув руки в карманы, он нащупал сначала бумажник, потом кассеты, которые носил с собой на случай, если тишина станет невыносимой, и, наконец, подарок, который собирался отдать Бонни. Отправляясь в путь, он и не думал об этом, просто всегда носил его с собой и вдруг решил, что это будет хорошо. Он откинулся на спинку, чувствуя, что его крутит все быстрее и быстрее, и голова, словно большая центрифуга, швыряет во тьму клочья воспоминаний.

Глава вторая

Ночью Джонни проснулся, не понимая, где он и который теперь час. Впрочем, он не проснулся, а всплыл на поверхность из какой-то глухой бездонной ямы. Он знал, что на дворе ночь, но не сразу разобрал, где у него руки, где ноги и голова, и решил, что во всем виноват лунный свет. Он лежал, раскинув руки и ноги, словно распятый на колесе. 'Джонни Дарт, — еле слышно шепнул он, вспомнив вдруг свое имя и не поднимая вжатой в землю головы. — Где это я?' А потом начал снова входить все в то же воспоминание. Входить и выходить из него. Он знал его наизусть, но оно не переставало его поражать.

И снова Дженин падала. На мгновение, когда ее ноги оторвались от земли, Джонни показалось, что она взлетела. Она вскрикнула, сорвавшись с обрыва, но резкий испуганный вопль теперь превратился в музыкальную фразу. Начало новой песни. Все произошло так быстро и просто. Невозможно было поверить в то, что случилось несчастье. Дженин всегда легко и уверенно бежала вперед, обгоняя его. Всю жизнь он не переставал умиляться ее легкости и изяществу. Не в силах поверить в то, что увидел, Джонни поднял глаза, ожидая объяснения от какого-то верховного существа, и там, наверху, на тропе, огражденной цепью, стояла под знаком 'Опасно!' Бонни Бенедикта в наряде пифии с цепями, браслетами и перстнем со змеей — единственный, кроме него, свидетель произошедшего. Вечерний воздух, пронизанный ясным золотым светом, был тих и недвижим.

Бонни была не просто самой близкой подругой Дженин, но и настоящей сказочницей и прорицательницей. Даже в свои четырнадцать лет, когда он был уже далеко не ребенком, Джонни никак не мог до конца отказаться от подозрения: все происходит именно так, а не иначе просто потому, что это предсказала или придумала Бонни. Игра длилась годы, но перед тем, как случилось несчастье, они уже играли не совсем всерьез, подсмеиваясь над собой. Возможно, Дженин потому и не остереглась, что думала, будто со всем этим давно покончено, но в самом сердце игры, словно спящий змей, таилась древняя сила; впрочем, ведь это Дженин в свое время настаивала, что если играть, то только с риском. Глядя на стоявшую наверху Бонни в надежде, что она передумает и повернет все вспять, Джонни ждал: вот она подбросит карты вверх, Дженин взлетит над краем бездны и, твердо ступив на каменистый выступ, побежит, балансируя по самой кромке, бросая опасности вызов.

Но Дженин упала — и тут уж ничего нельзя было изменить. После первого потрясения жизнь как будто бы пошла по-прежнему. И хотя Джонни продолжал жить, учиться и взрослеть, ему иногда казалось, что для него все кончилось в тот день. Порой он видел себя лежащим плашмя на земле, придавленным этим событием, словно каменной плитой — он пытался выбраться из-под нее к настоящей жизни, которая ждала его с той стороны.

— А знаешь, Дарт, — как-то небрежно съязвил его приятель, — все говорят: если уж одному из вас и суждено было сорваться, жаль, что не тебе!

Джонни не удивился. Он и сам об этом думал.

'Где я?' — снова спросил он себя, всплывая из воспоминания, не оставлявшего его все эти годы. Ночью оно бывало особенно ясным, хотя одновременно и далеким, словно сон, от которого никак не избавиться, даже если открыть глаза.

Все болело; ощупав опухшее лицо и тело, которые были как чужие, он подумал: уж не удалось ли ему и вправду пробиться сквозь давившую плиту воспоминания, но при этом он вывернул себе руки и ноги и вообще тронулся. Лежа на спине, он глядел сквозь листья в небо, залитое неестественным светом.

Последнее, что он совершенно отчетливо помнил, была надпись 'Община Ривенделл'. Все, что произошло до того, также вспоминалось достаточно ясно. Он помнил ссору с отцом возле полицейского участка. Помнил, как отказался сесть в машину, пока отец не перестанет его учить, как зашагал прочь, а отец заорал ему вслед: 'Ты еще вернешься! Куда ты денешься?' — 'Тоже мне предсказатель!' — закричал в ответ Джонни и, пятясь, чтобы не выпускать отца из виду, стал уходить. Потом засмеялся и, повернувшись, быстро исчез в толпе.

Но после ривенделлской вывески в памяти не сохранилось ничего, разве что внезапно возникшее освещенное окно да еще дверь, из-за которой появилась доктор Рут Бенедикта. Он искал Бонни, потому что в голове застряла безумная мысль: она может что-то сказать, хотя что именно ему