данный род «знатным», т. е. знаменитым. Славу для себя и своего семейства можно было заслужить прежде всего проявлением воинской доблести и военными победами. Стремясь к славе, многие римляне добровольно выходили на единоборство с врагом; немало было и таких, которые шли в бою на явную смерть ради спасения прочих воинов, или в мирное время ради безопасности отечества. По словам римского историка Саллюстия, эти подвиги «считали они богатством, добрым именем и великой знатностью». Военная слава открывала путь для должностной карьеры, успехи в которой делались источником еще большей славы. Сам политический строй Римской республики побуждал римских аристократов состязаться друг с другом доблестью и славой, чтобы снискать народное одобрение на выборах. Слава знаменитых предков имела не меньшее побудительное значение: потомки обязаны были не только сохранить ее, но и постараться превзойти. В римской истории есть немало примеров, показывающих, что ревнивое славолюбие и честь рода непосредственно определяли поведение римлян на войне и в гражданской жизни.
Так, в IV в. до н. э. прославились своим героизмом и самоотверженностью отец и сын Деции. Отец, Публий Деций Мус, отличился еще во время первой войны с народом самнитов (343–340 гг. до н. э.), когда он, командуя небольшим отрядом, выручил попавшее в окружение консульское войско. Благодаря славе этого подвига, Деций Мус, плебей по происхождению, был первым из своего рода избран консулом. Возглавив вместе с другим консулом поход против латинов, Деций совершил свой главный подвиг. Как гласит легенда, во время этого похода обоим консулам приснился одинаковый сон: величественный муж объявил, что победа достанется тому войску, чей полководец отдаст себя в жертву подземным богам. Консулы посчитали этот сон указанием на волю богов и решили пожертвовать собой ради победы. Чтобы во время боя добровольная смерть полководца не устрашила воинов, открыто объявили войску о божественном указании. После этого консулы условились между собой, что обречет себя в жертву тот из них, на чьем крыле римское войско начнет отступать. Когда на левом фланге, которым командовал Деций, враг стал теснить римлян, он совершил положенный ритуал, произнес заклинание, подсказанное жрецом, вскочил на коня и бросился в самую гущу врагов. «И нельзя было не заметить, – пишет римский историк, – что, куда бы ни направил Деций своего коня, везде враги столбенели от ужаса, словно пораженные смертоносной кометой; когда же он пал под градом стрел, уже нескрываемо перетрусившие отряды латинов пустились наутек, и широкий прорыв открылся перед римлянами». Эта героическая жертва воодушевила римское воинство, и победа была на его стороне.
Сын Деция, которого тоже звали Публием, исполнял должность консула четыре раза и стал героем многих войн. В 295 г. до н. э. в одном из сражений римляне не выдержали страшного натиска неприятеля и побежали. Деций-сын пытался их сдержать, но безуспешно. Тогда он обратился с мольбой к своему погибшему отцу и, подобно ему, обрек себя на жертву, бросившись на копья врагов. Своей жертвенной гибелью он вселил храбрость в своих бойцов и заставил оцепенеть неприятелей. После боя тело героя едва отыскали под грудой погибших врагов. Так сын приумножил славу отца.
В дополнение к этому примеру можно привести текст надписи II в. до н. э. из гробницы рода Сципионов, давшего Риму многих выдающихся полководцев и государственных деятелей. Один из членов этого рода распорядился высечь на своем надгробии такие стихотворные строки:
Доблести предков своим я образом жизни дополнил, Род я продолжил, отцу в славных делах подражал, Предков славы достиг. Им радостно будет сознанье, Что породили меня: честь – украшенье семьи.Огромное честолюбие и ревностное желание отличиться на военной и государственной службе воспитывались в римских аристократах многими обычаями. Победоносные полководцы удостаивались различных почестей: им назначали триумф, ставили статуи и почетные надписи; солдаты могли даровать успешному военачальнику особо почетное звание императора, т. е.повелителя, признавая тем самым его решающую роль в достижении победы. Но среди всех этих средств воспитания любви к славе древнегреческий историк Полибий (II в. до н. э.), пристально наблюдавший римские обычаи, особенно выделяет обряд торжественных похорон, которого удостаивались знатные римлянине. Описание, сделанное Полибием, стоит привести целиком.
Римлянин с масками предков
«Когда умирает кто-нибудь из знатных римлян, прах его вместе со знаками отличия относят в погребальном шествии на площадь к так называемым рострам[3]. Здесь, перед лицом всего народа, стоящего кругом, всходит на ростры или взрослый сын, или же, если сына нет, кто-либо другой из родственников и произносит речь о заслугах усопшего и о совершенных им при жизни подвигах. Благодаря этому в памяти народа живо встают деяния прошлого,и слушатели проникаются сочувствием к покойному до такой степени, что личная скорбь родственников обращается во всенародную печаль. Затем после погребения римляне выставляют изображение покойного, заключая его в небольшой деревянный шкафчик, помещенный в его доме на самом видном месте. Изображение представляет собой маску, точно воспроизводящую цвет кожи и черты лица умершего. Шкафчик открывают во время общенародных жертвоприношений, маски старательно украшаются цветами.
Если умирает какой-нибудь знатный родственник, маски эти выставляют в погребальном шествии, надевая их на людей, похожих на умерших ростом и телосложением. Люди одеваются в одежды с пурпурной каймой, если умерший был консулом или претором, в пурпурные – если цензором, наконец, в шитые золотом – если умерший был триумфатором[4] . Они едут на колесницах, а впереди них несут пучки прутьев, секиры и прочие знаки отличия в зависимости от должности, которую умерший занимал в государстве при жизни. Подойдя к рострам, все они садятся по порядку на кресла из слоновой кости. Трудно представить себе зрелище более внушительное для юноши честолюбивого и благородного. Неужели он может равнодушно взирать на это собрание своих предков, прославленных за доблесть и как бы оживших вновь? Оратор говорит не только о том покойнике, которого хоронят, но по окончании речи о нем он переходит к повествованию о подвигах всех присутствующих здесь предков, начиная от старейшего из них. Таким образом непрестанно обновляется память о заслугах доблестных мужей; имена благодетелей отечества становятся известными народу и передаются в потомство».
Из слов греческого историка видно, что превыше всех достоинств римляне ценили доблесть. И это была доблесть, проявленная прежде всего на войне. Именно с воинской доблестью римляне связывали величие и славу своего государства. По словам Цицерона, «воинская доблесть, бесспорно, превосходит все остальные, Это она возвысила имя римского народа; это она овеяла наш город вечной славой; это она весь мир подчинила нашей державе. все городские дела, все наши прославленные занятия... находятся под опекой и защитой воинской доблести». Но само понятие «доблести» (virtus) имело у римлян более широкий смысл, чем у других народов. Оно означало не только необходимую для воина храбрость (virtus происходит от слова vir, «мужчина», и дословно переводится «мужество», «то, как полагается вести себя мужчине»). С древнейших времен словом «доблесть» римляне называли и добродетели вообще: стойкость, достоинство, верность, трудолюбие и другие качества, которые ценились и в мирной жизни. На это обратил внимание греческий историк Плутарх в рассказе об одном из прославленных героев Ранней республики: «Среди всех проявлений нравственного величия выше всего римляне ставили тогда воинские подвиги, о чем свидетельствует то, что понятия нравственного величия и храбрости выражаются у них одним и тем же словом». Таким образом, к воинским качествам восходит вся римская нравственность, ключевым понятием которой всегда была и оставалась доблесть. Как писал римский поэт Плавт во II в. до н. э.:
Ведь доблесть всех лучше наград,Ведь доблесть превыше всего, что есть;Имущество, жизнь, и семью, и свободу,И благо отчизны хранит и спасает.Да, в доблести все, и высокого блага,Кто доблестен, может достичь.Другой источник римского характера и нравственности обнаруживается в крестьянском образе жизни. Со времен Ромула в римском народе сложилось убеждение, что никакое другое занятие так не способствует воинскому мужеству, как земледельческий труд. По преданию, еще Ромул запретил свободным гражданам заниматься доходными профессиями (т. е. торговлей, ростовщичеством и т.п.) и отдал предпочтение только земледелию и военному делу, указав, что каждое из
