еще медленнее. С каждым ударом мое сердце разрывалось, кричало от отчаяния: Махтаб! Махтаб! Я не могла есть, не могла спать.
Делать я тоже ничего не могла.
Перед глазами стояла моя бедная девочка, испуганная, брошенная, в больничной кровати.
Тревожная и мучительная вторая половина дня превратилась в бесконечность. Это был, пожалуй, самый длинный день моего заключения.
Вдруг меня охватила ярость. Я вскочила с постели, выглянула в окно спальни, и на соседнем дворе увидела женщину. Это была служанка, старая женщина в чадре. Она наклонялась над бассейном декоративного фонтана, чтобы помыть одной рукой посуду. Я видела ее за этой работой уже не раз, но мы никогда не разговаривали.
Я молниеносно приняла решение. Я убегу из этой тюрьмы, доберусь до дома Мостафы и спасу моего ребенка. Слишком ошеломленная, чтобы мыслить логично, я не задумывалась о последствиях. Что бы ни произошло, я должна немедленно увидеть мою девочку!
На выходящем во двор окне не было решетки. Я подвинула к нему стул, встала на него и прошла по подоконнику, ища узкий выступ, который выходил на пять сантиметров от внешней стены дома.
Стоя на выступе, судорожно сжимая руки на раме окна, я была только в шаге от крыши одноэтажного дома, находящегося рядом.
Я повернула голову и позвала:
– Ханум!
Старая женщина быстро повернулась ко мне.
– Вы говорите по-английски? – спросила я.
Я надеялась, что мы договоримся, и она позволит мне перебраться на крышу, а потом через дом я выйду на улицу.
Однако в ответ на мой вопрос женщина подхватила свою чадру и убежала в дом.
Я осторожно начала возвращаться. Мне не приходилось рассчитывать на помощь, выйти отсюда я не смогу. Я металась по комнатам в поисках какого-нибудь решения.
Надо хоть чем-нибудь занять себя.
Я снова перевернула библиотеку Муди в надежде найти что-нибудь на английском, чего еще не прочла от корки до корки. Мне попалась брошюра из четырех страниц, которая завалилась за стопку книг. Я не видела ее прежде. Это было нечто типа справочника, который содержал подробное описание мусульманских молитв для определенных ритуалов.
Я села на пол и очень внимательно прочла брошюру. Мое внимание привлекло описание ритуала наср.
Наср – это торжественная присяга на верность Аллаху, что-то вроде клятвы. Реза и Эссей совершили наср. Если Аллах сделает так, что ноги Мехди будут излечены, родители обязуются каждый год поставлять в мечеть тазы хлеба, сыра, сабзи и других продуктов, чтобы их отдавали нуждающимся.
Репродуктор на улице сзывал к молитве. Слезы текли по моим щекам, когда я совершала ритуальное омовение и надевала чадру. Я знала, что следует делать: совершить наср.
Забыв, что смешиваю понятия ислама и христианства, я громко говорила: «О Аллах! Обещаю, если Махтаб и я снова соединимся и благополучно вернемся домой, я отправлюсь в Иерусалим, к Святой земле. Это мой наср». Затем по книге я вслух читала с истинным преклонением и преданностью длинную специальную молитву по-арабски. Отрезанная от мира, я непосредственно говорила с Богом.
Наступил вечер. Сидя на полу, я старалась чтением скоротать время.
Вдруг погас свет. Впервые за многие недели пронзительный вой сирен, предупреждающих о налете, донесся до моего уже и так воспаленного мозга.
«Махтаб! – подумала я. – Бедная Махтаб испугается». Я инстинктивно бросилась к двери, но она, конечно, была заперта. В отчаянии я ходила взад-вперед по комнате, нисколько не заботясь о собственной безопасности. Я вспомнила о том, что Джон написал мне в письме: «Я прошу тебя, смотри за Махтаб, не отпускай ее от себя ни на минуту». Я плакала от жалости к своей девочке, и слезы уже струились не из глаз, а из самой глубины моей исстрадавшейся души.
На улице по-прежнему выли сирены. Слышны были отдаленные разрывы снарядов противовоздушной обороны. До меня донесся шум реактивных самолетов и потом эхо разрывов бомб. Я все время молилась за Махтаб.
Через несколько минут налет закончился. Он был, пожалуй, самым коротким из всех пережитых ранее. Но я, покинутая всеми, еще долго дрожала в темном доме, в затемненном городе, в страшном отчаянии. Спустя полчаса я услышала скрип открывающейся входной двери. На лестнице послышались тяжелые шаги Муди.
На фоне ночного мрака в слабом свете карманного фонарика в дверном проеме едва различалась фигура человека. Он держал что-то вроде тяжелого свертка. Я подошла ближе, чтобы разглядеть.
И вдруг я поняла: это Махтаб! Завернутая в одеяло, она прижималась к нему. Она была в сознании, но безучастная ко всему. Лицо ее даже в темноте казалось мертвенно-бледным.
«О, благодарю тебя, Боже! Благодарю!» – вздохнула я. В этот момент я вспомнила свой наср, ту клятву, которую я сегодня дала. Бог исполнил основную часть моей просьбы: он вернул мне Махтаб. Я была вне себя от радости, но эта радость смешивалась с тревогой: мой ребенок был таким измученным, подавленным и больным.
Я обняла мужа и дочурку.
– Я люблю тебя за то, что ты привез ее домой, – сказала я.
Я понимала нелепость своих слов: ведь это он был причиной моих страданий.
