была на запоре, не выпустит меня наружу. Тогда я прикинула возможности в отношении лестницы, ведущей на крышу со второго этажа. Можно было забраться на плоскую крышу и с нее перелезть на крышу соседнего дома. Ну и что? Осмелится ли соседка впустить американскую беглянку, а потом вывести ее на улицу? Но даже в этом случае я останусь без Махтаб.
Обливаясь слезами от сознания того, что со мной все кончено и что Махмуди способен оборвать мою жизнь в любой момент, я решила исполнить свой долг – обезопасить других. Я схватила записную книжку и страница за страницей начала торопливо вымарывать телефонные номера. Несмотря на то что они были зашифрованы, я не хотела подвергать риску кого-либо из тех, кто так или иначе пытался мне помочь.
Несколько зашифрованных номеров были всунуты между страничками. Я сожгла эти клочки бумаги в рассеивателе и спустила пепел в унитаз.
Измученная кошмаром последних дней, я опустилась на пол и пролежала в оцепенении неизвестно сколько. Возможно, я задремала.
Я очнулась от звука поворачиваемого в замке ключа. Прежде чем я успела опомниться, вошла Ассий. Она принесла поднос с едой.
– Пожалуйста, поешь, – сказала она.
Я взяла поднос, поблагодарила за еду и попыталась завязать разговор, однако Ассий вела себя боязливо и настороженно. Она тут же направилась к выходу.
– Прости, – тихо произнесла она и исчезла, заперев за собой дверь.
Звук ключа в замке эхом отдавался у меня в ушах. Я отнесла поднос на кухню, так и не притронувшись к еде.
Часы тянулись один за другим, пока наконец – вскоре после полудня – не вернулся Махмуди. Один.
– Где она? – воскликнула я.
– Не твое дело, – бросил он. – Можешь за нее не волноваться. Я о ней позабочусь.
Он прошел мимо меня в спальню. Я позволила себе мгновенное злорадство – вся его физиономия была расцарапана моими ногтями. Но только на мгновение – мои собственные шрамы были куда серьезнее.
Где мой ребенок?
Махмуди вскоре вернулся в холл, в руках у него была кое-какая одежда Махтаб и кукла, подаренная ей на день рождения.
– Она попросила куклу, – сказал он.
– Где она? Пожалуйста, разреши мне с ней увидеться. Не произнося ни слова, Махмуди оттолкнул меня в сторону и ушел, заперев за собой замок на два оборота.
Во второй половине дня, когда я, страдая от пульсирующей боли в спине, лежала на кровати, свернувшись калачиком, зазвонил дверной звонок. Кто-то стоял под дверью на тротуаре. Я подбежала к домофону, чтобы выяснить, кто пришел. Это была Эллен.
– Меня заперли, – сказала я. – Подожди, я подойду к окну. Там мы сможем поговорить.
Я быстро сняла жалюзи и прижалась лицом к решетке. Эллен с детьми, Мариам и Али, стояла на тротуаре.
– Я пришла тебя проведать, – сообщила она. Затем добавила: – Али хочет пить.
– Я не могу дать тебе попить, – сказала я Али. – Я сижу под замком.
Разумеется, Ассий все слышала и вскоре вынесла для Али чашку воды.
– Что мы можем сделать? – спросила Эллен. Ассий тоже интересовал ответ на этот вопрос.
– Приведи Хормоза, – предложила я. – Попытайтесь урезонить Махмуди.
Эллен согласилась. Она быстро повела детей по запруженному тротуару; весенний ветер трепал концы ее черной чадры.
Позже в тот же день у меня состоялся разговор с Резой – Реза стоял во дворе, я – на балконе. Я уже знала, что у Ассий есть ключ, но Реза отказался войти в квартиру на втором этаже.
– Реза, – обратилась я к нему, – я искренне благодарна тебе за доброту, проявленную ко мне в Иране. Ты относишься ко мне лучше, чем кто бы то ни было, особенно если учесть нашу размолвку в Штатах.
– Спасибо, – сказал он. – С тобой все в порядке?
– Пожалуйста, помоги мне. Думаю, ты единственный, кто мог бы урезонить Махмуди. Я когда-нибудь увижу Махтаб?
– Не волнуйся. Увидишь. Он не собирается ее от тебя отлучать. Он любит тебя. И Махтаб. Он не хочет, чтобы Махтаб росла одна. Он сам рос сиротой и не желает той же участи для своей дочери.
– Пожалуйста, поговори с ним, – умоляла я.
– Я не имею права. Что бы он ни решил… это его воля. Я не могу ему ничего советовать.
– Пожалуйста, попытайся. Сегодня вечером.
– Нет. Не сегодня, – отрезал Реза. – Завтра я уезжаю по делам в Решт. Вернусь через пару дней и, если ничего не изменится, тогда, может быть, поговорю.
– Ради Бога, не уезжай. Останься. Я боюсь быть здесь одна.
– Нет. Мне надо ехать.
С наступлением вечера Ассий открыла дверь.
