встретить после их прихода переизнасилованных крестьянок и избитых или загнанных в тюрьмы их мужей, не говоря об убитых.
Пробег нашего отряда через кулацкие хутора и колонии в Лукашево-Бразоловско-Рождественском районах в боевом порядке произвел должное впечатление на все силы контрреволюции не только в Александровском уезде, но и вообще на Левобережной Украине.
Многие кулаки и помещики, увидев меня во главе отряда, столбенели и не скоро приходили в себя. А когда они приходили в себя, то, не стесняясь махновцев, проклинали своих вождей за их ложь об убийстве того, против кого они так долго действовали и готовились выйти с оружием в руках целыми хуторами и кому в руки теперь так глупо попались, убаюканные ложью о его смерти.
Конечно, с такими людишками повстанцы-махновцы менее всего расправлялись. У них лишь конфисковывались нужные повстанчеству хорошие лошади и тачанки под пулеметы (для пехоты в сводные конно-пехотные части революционной армии). Хутора теперь уже не сжигались. А хозяевам их, одуревшим при виде Махно, смерти которого они только что радовались, справляя пиры и восхваляя его убийц, делалось серьезнейшее предупреждение о том, чтобы они «подлечились» и занялись своим непосредственно мирным трудом, выбросив из своих деревянных голов всякие мысли о том, что немецко- австрийские армии на Украине непобедимы и что за их спиной они, эти хозяева, укрепят свои прежние привилегии и власть над трудящимися…
Так, в этот день с тяжелыми боями и большими жертвами (со стороны повстанцев и со стороны вооруженного кулачества) наш отряд прошел около 40 верст и вступил в свое родное по духу село Рождественку, где и расположился на вполне заслуженный отдых.
В селе Рождественке крестьяне дали нам сведения о роли рождественского священника, действовавшего заодно с кулаками и провокаторами в пользу гетманщины и против бедноты. Сведения крестьян об этом священнике, о его личных доносах немецко-австрийским и гетманским карательным отрядам на крестьян, сведения, нашедшие себе подтверждение в ряде убитых этими отрядами передовых крестьян, послужили для штаба достаточным основанием, чтобы вызвать священника, опросить его и поставить на очную ставку с несколькими крестьянами.
Священник был опрошен, а затем как собака был самими крестьянами и повстанцами повешен.
Казнь рождественского священника была у повстанцев-махновцев вторым случаем уничтожения священников за их провокаторскую роль в отношении трудового крестьянства. За аналогичное действие штабом был в свое время схвачен семеновский священник, о котором крестьяне всем своим сходом показывали, что он является организатором кулаков и провокатором по отношению к бедноте. Некоторые из семеновских крестьян рассказывали, как этот «их» священник расспрашивал женщин о том, чем занимаются их мужья и т. п., и вскоре после этого мужья некоторых женщин арестовывались, ибо «глупые женщины» перед священником таяли и рассказывали ему, что их мужья говорят против гетмана и немецко- австрийского командования.
Второй, рождественский, случай уничтожения священника за провокацию скоро разнесся по району. И священники, начавшие было практиковать в районах повстанчества свои ораторские и провокаторские способности, быстро охладели к этой практике и возвратились к своим церковным делам, держась тише воды, болтаясь только в них, не касаясь уже революции, даже когда некоторые старички крестьяне, по своей ли инициативе или по инициативе своих сыновей, насмешливо спрашивали их:
– А что ж это вы, отец такой-то, перестали объяснять народу свои мнения про гетмана та спасших Украину немцев и австрийцев от «кацапсько-жидовського бруду», что называется революцией?..
Теперь священники или совсем молчали, или же становились ярыми сторонниками только церковной правды на земле и отделывались от подобных вопросов заявлениями, что канонические дела не позволяют им следить за мирскими общественными и политическими делами или что новые распоряжения от церковной епархии требуют от них не вмешиваться в политическую жизнь страны и т. д. и т. п.
После отдыха в селе Рождественке отряд вступил в свое родное Гуляйполе.
Глава XV
Освобожденные из тюрем Гуляйпольцы. Положение повстанческого штаба. Его фронты. Рост контрреволюции. Недостаток в анархических силах. Переговоры с екатеринославскими военными властями войск директории. Объявление директорией мобилизации. Наше отношение к директории и начальные методы борьбы с ней. Недоразумение с немецко-австрийским командованием
Вступление отряда в Гуляйполе было на этот раз особо радостным и для его бойцов, и для населения, которому было уже известно, что именно этим основным отрядом повстанческого движения разбиты в целом ряде районов вооруженные контрреволюционные силы врагов трудящихся. К этой радости прибавилась радость встречи отряда с освобожденными из александровской тюрьмы членами Гуляйпольской группы анархистов-коммунистов: А. Калашниковым, Саввой Махно, Филиппом Кратом и другими.
Встреча отряда с этими людьми, томившимися в тюрьме в ожидании смерти, людьми, дорогими для отряда, как и им дорог был отряд, произвела оживляющее впечатление на каждого из нас, переутомленных в боях. Нами чувствовались в этих товарищах новые и серьезные силы, и мы все радовались им, как и они радовались тому, что вырвались из рук палачей невредимыми и могут снова отдать себя целиком служению революции, задачам нашего революционно-анархического движения в ней.
Приехавшие из тюрьмы товарищи привезли нам некоторые интересные сведения. Они рассказали нам о том, что Украинская Директория, сделав переворот и изгнав гетмана из Киева, поспешала, как будто по долгу социалистов (Винниченко, Петлюра, Макаренко были ведь социалистами, и некоторые ими остались), декретировать освобождение из тюрьмы всех политических заключенных, но не подумала об освобождении организаторши убийства палача революции немецкого фельдмаршала Эйхгорна левой эсерки Каховской. Левые эсеры были этим чрезвычайно возмущены.
Этот поступок Украинской Директории еще более укрепил мое лично и всех моих друзей убеждение в том, что социалистического и тем более революционно-социалистического в Украинской Директории ничего нет. Ее преступное отношение к товарищу Каховской, в силу которого эта революционерка должна была оставаться в тюрьме, говорило нам о том, что Украинская Директория, хотя и низвергла гетмана от имени трудового народа Украины, намеревалась, как и Центральная рада и как гетман Скоропадский со своим правительством, душить все, связанное с революцией.
Население Гуляйполя и района в подавляющем большинстве разделяло нашу точку зрения в отношении Киевской Директории (по недоразумению назвавшейся «украинской»).
Штаб повстанчества параллельно со всей своей основной работой начал работать также и для того, чтобы освобожденные повстанчеством районы правильно поняли Гуляйполе на революционном посту и высказались бы определенно о Киевской Директории. Существовавшие по районам подотделы основного штаба повстанчества блестяще выполнили в этом вопросе задания штаба. Таким образом, повстанческие районы с первых же дней возникновения центральной украинской власти в лице Киевской Директории были направлены нами по пути социальной революции.
Можно только пожалеть о том, что основной штаб революционно-махновского повстанчества, во- первых, не имел крупных культурных сил и не мог издавать регулярно своих газет, ограничиваясь листовками и воззваниями, а во-вторых, все еще состоял из тех же пяти человек: меня, двух моих помощников – С. Каретника и Марченко и двух адъютантов – Щуся и Исидора (П. Лютого).
Из товарищей, вернувшихся в наши ряды из тюрьмы, Калашников пошел по командной линии, а Савва Махно и Ф. Крат-по хозяйственной. Таким образом, мне, Каретнику и Марченко опять приходилось совершенно выбираться из сил. Лишь сознание, что пока нас никто не может заменить, а также и то обстоятельство, что среди нас не было места ни тщеславию, ни интригам, поддерживали наши силы, и мы несли на себе тяжелую и ответственную работу по штабу и на фронте, который теперь имел уже три определенных боеучастка, как-то: 1) Царевоконстантиновский (в 45 верстах от Гуляйполя); 2) по линии Верхний и Большой Токмак (в 40–45 верстах) и 3) Гришинский (в 65–70 верстах). Правда, ко мне начали стекаться мои личные друзья из левых социалистов-революционеров, но их я не мог выдвигать на ответственные посты в период укрепления революционного повстанчества на его антигосударственническом
