— Мое почтение, Константин Константинович, — вежливый, но формальный кивок банкиру. — Здравствуйте, соколы… хотя нет, какое там — вы, Боренька да Коленька, на соколов уж никак не тянете. Ну да ничего, голуби, сейчас мы из вас пух да перья добывать станем. А, Демьян?
— Чего лясы точить, хозяин? — не подвел Демьян. — Порешить всех, и концы в воду.
— Позвольте… — благообразный англичанин с холеной бородкой собрался было что-то вставить… и резко осекся. Больно уж у Демьяна был неподдельно любопытный взгляд.
— Учитель мой, урядник Горбенко, десяток таких под Севастополем положил, — почему-то в словах звероподобного угрюмого громилы никто не усомнился. — А я вот пока ни одного. Хозяин, давай я уже начну, а?
— Демьян, темная ты душа, откель в тебе это зверство? — ухмыльнулся нижегородский банкир. — К господину Юзу у нас будет вежливый и деловой разговор. С обхождением и чаем с баранками — благо чай и баранки уже на столе…
— Ты что творишь, Ванька? — наконец не выдержал Митенька. Основательно не выдержал — голос- то не просто срывался, он ве-е-е-есьма себе тонок сделался. — Ты, тля гадская! По миру пойдешь! Ботинки целовать будешь! Ты… ыыыы…
Последнее было отнюдь не продолжением речи, а вполне естественно-научной реакцией на легенький удар Демьяна в «душу». Причина и следствие, знаете ли, а никакое не насилие вовсе.
— С тебя, Митенька, особый спрос будет. Ты, жиденыш перекованный, пока поскучай, о судьбе своей грустной подумай. Это ведь ты, сучий потрох, подонок блядский, идею с «варшавским» придумал? Вот и дыши себе через задницу, пока разрешают.
— Иван Михайлович, помилуйте, что это вы…
— А, голубь, запел? Ты учти, Коленька — то, о чем Вы в московской гостинице с господином Флагом, Боренькой и Митюшей обсуждали, мой добрый знакомец слышал. — Строго говоря, слышал это как раз Боренька. Прикинув, чем пахнет вся эта затея, господин Митрофанов предпочел повиниться перед Рукавишниковым-старшим. — А ваш разговор уже в нижегородской гостинице добросовестно фиксировал писарь Департамента полиции при трех свидетелях и немаленьком полицейском чине, все как положено. И никуда ты, Коленька, не денешься — полицейский не местный, с твоих рук не кушает, зато страшно карьеру хочет сделать. Коли не веришь — изволь, прочти копию, поди грамоте учен. Господин из Департамента растолковал, что согласно уложениям уголовным жить тебе после этого, да мощь державы крепить где- нибудь на Сахалине. А имущество — казне. Думаешь, чинуши наши этакую долю упустят?
Все, спекся Коленька. Он ведь из староверов, им спиртного и касаться нельзя — а ведь единым махом опростал мало что не треть немаленькой бутыли. Там, конечно, не водка, но определенно и не водица ключевая. И осоловел, конечно — это только в байках мы все ерои, ведро спирта осиливающие.
— Ладно, ладно, хватит с вас. Коленька, Боренька, ступайте себе домой да ложитесь почивать. Завтра поговорим, как за обиду расплачиваться будете — вы уж не жадничайте, настоятельно прошу. И заберите эту падаль жидовскую — он у меня теперь вместо щетки обувной будет, но это все завтра. Константин Константинович, Вам я повредить не могу никак, но Христом-богом молю, не доводите до греха, хорошо?
Все трое, увлекая за собой гниду Митеньку, быстренько и бочком убрались вон. Ничего, господину Фелейзену сюрприз тоже готов, но это подождет.
А теперь — хватит развлекаться. Тон максимально вежливый, хоть и не надо елея.
— Господин Юз, я искренне Вас уважаю. Не поверите — мой брат Вас частенько поминает. Мол, мне бы пару таких, как Юз — уж и развернулись бы. И, тем не менее Вы здесь. ВЫ!!
Надо отдать должное — держался англичанин отлично. Водку пить не бросался, не суетился, не дергался, просто внимательно слушал. А, дождавшись, пока обратятся к нему — спокойно, неторопливо ответил. Или, пожалуй что, даже вымолвил:
— Так уж сложилось, господин Рукавиш… простите, Иван Микхайловитч, мне трудно выговорить Вашу фамилию.
Черта с два. Тянет время господин Юз. Хоть пару лишних секунд да выигрывает. Или… или просто…
— Мне тяжело об этом говорить. Я возражал, указывал на полный идиотизм, но… но на сей раз совет директоров был непреклонен. Грядущий проект обещает уж слишком значительные доходы, Ваш брат — уж слишком сильный конкурент. А я — я все-таки не владелец, и не могу единолично…
Грядущий ПРОЕКТ — вот как он на самом деле сказал.
— Значит, Вам, господин Юз, тоже известно о Проекте? О железной дороге от Москвы до Владивостока?
Вот теперь Юз был удивлен. Нет, не просто удивлен — изумлен, весьма близок к обмороку нервическому. Но быстро взял себя в руки — английская школа дорого стоит.
— Вы правы, господин Рукавишников. В СФЕРАХ принято решение. Дорога будет построена. Дорога, которая потребует всей нашей продукции за любые разумные деньги. Рельсы, чугун, уголь, все! Такой заказ бывает раз в жизни, согласитесь. Поэтому наш совет решился поучаствовать… хм… в отстранении конкурента. Поймите, в другое время мы бы ни за что… Но Ваш брат каким-то образом добился серьезных успехов, и совершенно по-варварски отказывается этими успехами поделиться. За весьма достойную плату. У нас просто не было выхода…
Конечно-конечно, а как же. Слышали мы такие песни, доводилось. Этому хотя бы стыдно, определенно стесняется. Чего ж на такое дело, как сговор с целью злодейского убийства, бросили инженера? Надо думать, он у них там, в совете директоров единственный, у кого голова на плечах есть. А это уж дело известное — кто везет, на том и везут.
— Извините, господин Юз, но у нас — свои резоны. Если мы не договоримся — вся Россия узнает, что Вы, ИМЕННО ВЫ, готовили убийство нашего 'стального короля'. Какой подарок нашим патриотам — как же, англичанка гадит. Какой подарок полиции — раскрыт в кои-веки стоящий заговор, не Ваньку-дворника, что по пьяни на портрет государя плевал, в околоток сволокли. А уж общество Новороссийское… даже если и оправдают Вас паче чаяния, общество беспременно разорится — уж больно все шумно случится. И Ваши дети…
— Довольно, — нет, но каков молодец, а? Откинулся к стене, прикрыл глаза на десяток секунд — и вот перед нами вновь Настоящий Британский Пэр. — Что Вам угодно?
Вот теперь, братец Сашенька, ты точно порадуешься, что в компаньоны взял, не побрезговал. Это тебе не Боренька, который теперь весь с дерьмом наш — это птица такого полета, что и думать страшно.
— Пятьдесят процентов акций общества. Плюс еще один процент. И…
— Это невозможно, — тут же успокоился Юз. Определившаяся и ясная угроза, знаете ли, достойным людям придает сил и спокойствия. — Я попросту не обладаю соответствующими полномочиями.
Ну, сие знакомо насквозь, даже скучно. Начинается торг, а уж в этом, братец ты мой, никакой инженеришка с Иваном Михайловичем на равных не сойдется в кулачки.
Договорились на тридцати процентах акций (двадцать, так или иначе, контролировал господин Юз, еще десять — преданный ему лично человек). «Стальград» обещал перестроить производственные линии Общества с учетом последних своих достижений (особенно Юз настаивал на прокате и какой-то «штапофке» — ну да это пусть с Сашенькой обсуждает). Все «новые» задумки Сашеньки, вроде линии выпуска самоходов или там «кистеней» в Новороссийске, будут кредитоваться Обществом, полученная с них прибыль — поровну. Завтра с утра господин Юз собирается в гости в «Стальград» — своими глазами убедиться, что новый компаньон справится с задачами. Это пожалуйста, это сколько угодно — от Александра Михайловича Рукавишникова, младшего брата и старшего компаньона Ивана Михайловича, еще ни один промышленник или ученый не уходил обиженным.
— Ну, господин Юз, по рукам. Ждем Вас завтра с визитом…
— Кто тебе сказал за завтра, барыга? Не будет у тебя завтра, тварь такая…
Флаг умел удивить. То-то крови не натекло — Демьян непременно удивился бы, но он ведь почти сразу вышел… Душегуб же неторопливо сбросил полушубок, что-то отстегнул у загоревшей крепкой шеи — и на пол упала половинка кирасы.
— Флаг спину бережет. В спину, милейший наш Иван Михайлович, меня неоднократно пытались
