Мастер гордо обводит взглядом молодых.
— Дядь Сысой, а че это — котежды?
— Дура, это так называют — котежды, а поглядеть — дома! Свои собственные. На четыре семьи! И каженной семье — вход отдельный. И которы женились — тем разом такую квартиру и выделяют.
— Ну да? — Один из молодых недоверчиво чешет в затылке, сбив на сторону картуз.
— Да вот так, мил друг. И Рукавишников, хозяин ихний, кажное лето детишков ихних собирает и отправляет к морю. Лагерь он им устроил… этот… пионерский, о!
— И скока ж это наприклад встает? — теперь уже интересуются сразу несколько молодых. Хором.
— А нискока! Ляксандра Михалыч из своего карману за все кладет!
— Живут же люди, — завистливое многоголосье.
— И то! Они каженное воскресенье за него земные поклоны бьют. А коли в цехах где встретют — он мимо пройдеть, а они его в спину-то — крестить. Чтобы, упаси господь, не приключилося с ним чего…
Трубочка догорела. Мастер начал аккуратно выстукивать ее о каблук.
— А в суде-то че было? Ну с этими, преступниками. Которы супротив государя?..
— Дак вот, вывели их всех и почали спрошать: что, мол, да как? А те честно говорят: шпионили, значит, пакостили всемерно. Как сказал один, что господина Рукавишникова убить хотел, — стальградских едва-едва казаки сдержали. Все ж двое добрались, в морду его дрызнули. А потом и вовсе страшное: государь-то, батюшка, хочет, чтоб по всей Рассее было как в Стальграде. А дядьям его это ясно — супротив горла! Они и его убить замышляли. Тут такой шум поднялся — спаси Христос! Все с мест повскакали, все лезут. Один с Трехгорки сапог с себя стятнул — да в них и пустил. Попал…
Потом все закончилось. Добер, государь, добер. За такое вешать прилюдно, на площади нужно. А он их только в ссылку определил. Не могу, мол, кровь проливать.
Мастер встал, отряхнулся:
— И вот че я вам скажу, робяты: изведут нашего государя! Через доброту свою он и пропадет. Ежели народ за нашего государя не встанет — как есть изведут…
Газета «Московские ведомости» от 20 июня 1889 года
«…Следуя по Костромской губернии, обоз с осужденными проезжал деревню Логиново Галицкого уезда. Внезапно крестьянин Демьян Ермилов узнал одного из осужденных — гражданина Романова С. А. С криком „Убивцы! На государя умышляли!“ Демьян Ермилов вместе со своим соседом, крестьянином Яковом Кузнецовым, схватили топоры и бросились к осужденным. Конвой в составе двух казаков и шести солдат, возглавляемых поручиком фон Смиттеном, не пропустил возбужденных крестьян к осужденным, и тогда Кузнецов метнул топор, попав в голову осужденного Романова С. М., нанеся ему смертельную рану. На крик Ермилова сбежались остальные крестьяне деревни Логиново. Узнав в осужденных врагов народа, миряне вооружились топорами, вилами и прочими сельскохозяйственными орудиями и напали на конвой. Конвой пытался не пропустить решительно настроенных крестьян к осужденным, стрелял в воздух, но все было тщетно! Солдаты и казаки были избиты возбужденными патриотами, а поручика фон Смиттена связали, при этом оторвав с мундира погон, отобрав и сломав шашку и испортив револьвер. Через несколько минут жизнь изменников родины оборвалась под тяжестью народного гнева.
Государь повелел произвести тщательное расследование происшествия. Демьян Ермилов и Яков Кузнецов как зачинщики сданы в солдаты, остальные же участники самосуда сосланы на вечное поселение в Великое княжество Финляндское, где во избежание сговора расселены по хуторам…»
— …Так вот, молодой человек. Вам как одному из лучших студентов, предоставляется стажировка по будущей специальности. Все попробуете, так сказать, пощупаете своими руками. Вот здесь распишитесь. И вот здесь тоже. Ну-с, разрешите поздравить нового секретаря Харьковского губернского суда. А на то, что «временно исполняющий обязанности», внимания не обращайте. Кем бы вы ни стали по окончании курса: адвокатом ли, прокурором ли — нынешняя практика вам весьма пригодится. Помянете еще мои слова. Весьма. Проездные извольте получить в кассе университета…
Утренний чай с куском ситного, быстро побрился — и бегом в суд. На извозчика тратиться жалко, хотя и маменька, и братец не забывают «бедного студиозуса». Вчера шестьдесят рублей получил. Хватит и за квартиру уплатить, и на питание достаточно, и можно еще с Оленькой Верховской в театр… А на извозчика, право слово — жалко. Ничего худого нет в том, чтобы своими ногами полторы версты. А что у нас со временем? Поспеваю…
В присутствии вечная толкотня. Кто с жалобой, кто с просьбой, кто с заявлением. Кому справочку дать, кому выписка из дела нужна. Лиза Батурина, машинистка в канцелярии, уже вовсю по клавишам стальградской «печатки» стучит. А вот и оно, мое место. Мое…
Около конторского стола уже ждет господин. Хоть и в штатском, а выправка военная. Это уже и гадать не надо, откуда. Что же вам угодно, господин из Комитета?
— Здравствуйте. Слушаю вас…
Штатский удостоверение вынул, раскрыл, показал. Для верности еще и сам представился:
— Ротмистр Черемисов. По представлению губернского Комитета государственной безопасности прошу вас, господин секретарь, перевести дела за номерами триста шестьдесят восемь и триста девяносто три в разряд преступлений против народа и государства и пометить, что рассмотрение их будет вестись в особом, предусмотренном для такого случая порядке.
— Позвольте, ваше благородие, как же это? — Пальцы быстро перебирают папки с делами. — Я отлично помню: это же дела казнокрада Елатомцева и купца второй гильдии Смирнова, уличенного в поставках некачественной муки. Где же тут измена родине? Обычная уголовщина. К чему же тут особый порядок?..
Ротмистр слегка улыбается:
— Мне вас так и описали, господин секретарь. Горячий, увлекающийся, но дельный, знающий и учиться хочет… Вы пометочку-то поставьте, а вот далее… Вы, кстати, когда обедать ходите?
— В полдень, — непонятно, зачем спрашивает, но отвечать приходится. С господами из Комитета лучше не ссориться. — Тут за углом кухмистерская есть. Недорого и вкусно.
— В полдень, значит. — Черемисов щелкает крышкой часов. — Не позволите ли присоединиться?
— Сделайте одолжение, ваше благородие…
— В таком случае до встречи, господин секретарь…
…В кухмистерской гомон и сутолока. В воздухе разлито целое море запахов. Так, если взять пять, нет — шесть… семь… восемь кусков черного хлеба, то можно обойтись и без котлет. Тарелка щей с говядиной и восемь кусков черного хлеба. И еще три стакана чаю. Вот если есть так каждую неделю, тогда можно будет не только сходить с Олечкой в театр, но и подарить ту серебряную брошку, которая ей так понравилась. И еще останется на три книги: Оуэна, Писарева и «Жизнь Вольтера». А кому нужны эти котлеты? Прекрасно и без них обойтись можно…
— …Господин секретарь! Сюда!
Ротмистр Черемисов машет из-за стола у окна:
— Присаживайтесь, располагайтесь. — Он снова щелкает часами. — А вы точны. Это приятно. Уж не обессудьте: я чуть раньше пришел, вот и взял смелость на вас тоже заказать.
Канальство! Он же даже не котлеты взял! Мясо! Да еще самый дорогой гарнир — жаренный с грибами и луком картофель. Если завтра и удастся сэкономить, то дальше все равно придется выбирать: или брошь, или книги…
…Черемисов отпил из кружки с квасом:
— Знаете, господин секретарь, мне вдруг стало как-то очень грустно. Последний раз я так ел, когда вышел в полк. Еще подпоручиком. Боже, как же давно это было! Спасибо вам большое, что вытащили меня сюда!
Он улыбается, но не мне, а чему-то своему. Наверное, вспоминает свои юные годы. Он уже почти старик: ему, верно, около тридцати…
