спугнуть это его желание рассказывать и попытаться задавать наводящие вопросы. Андрюха, похоже, пришел к такому же выводу. Он с интересом уставился на Феклистова и спокойно спросил:
— А что вы подразумеваете под «выживанием»? Неужели городу угрожает еще что-нибудь… кроме излучения минерала?
Бомж-профессор отшатнулся. Вскочив со скамьи, он отбежал к окну, с испугом глядя на нас.
— Спокойней, дядя, спокойней, — с некоторым удивлением от такой реакции сказал Андрей. — Сядь, расслабься, попей, вон, водички. А после расскажи — что тебя так напугало?
— Опять ваши шуточки гэбэшные? — Профессор глянул на нас исподлобья и угрюмо продолжил: — Все никак не отвяжетесь, все вынюхиваете, все разузнать пытаетесь?! Ну так скажу по-простому — шиш вам! — он скрутил фигу и продемонстрировал ее нам. Вид у него при этом был отчаянный — я почему-то понял, что тронувшийся умом (а как еще расценивать такое поведение?) профессор находится на грани срыва. Чувствовалось, еще секунда — и он бросится на нас с остервенением загнанного в угол зверя. Сейчас это был настоящий гладиатор, понявший, что от смерти все равно не уйти, но решивший сделать это красиво.
— Псих ты, а не профессор! — веско сказал Подрывник и повернулся к столу. — Ладно, нам с тобой еще объяснительные писать, — обратился он ко мне, — садись, ошибки исправлять будешь!
Я отвернулся от Феклистова и с нарочитым вниманием принялся смотреть за тем, как Андрюха, высунув от усердия язык, пишет под своим юморным заголовком: «На этом месте могла бы быть ваша реклама!».
— Это у тебя вместо эпиграфа? — поинтересовался я у приятеля.
— Ага, я никак строчки из Пушкина или Лермонтова не могу вспомнить, а эта дурота вот привязалась, так пускай она и будет, — весело ответил он.
Так мы просидели около пятнадцати минут. Неровным почерком Подрывника уже были заполнены аж три листа! И все в том же стиле глумления над органами правопорядка. Нет, я понимал, конечно, что добром все это не кончится, но что прикажете делать — писать правду? И сколько мы после этого проживем? А так хоть оставалась надежда, что нас примут за идиотов и спровадят в какое-нибудь тихое местечко, что служит психбольницей в этом чертовом городке.
Робкое покашливание за нашими спинами возвестило, что профессор остыл и хочет извиниться за свою вспышку гнева. Мы переглянулись и молча повернулись к «дебоширу». Вид у Феклистова был пристыженный и смущенный. Сейчас он был похож на пацана, что получил в школе двойку и теперь придумывает, как бы так объяснить родителям (а особенно папе с широченным ремнем), что это все училка-дура — придралась к нему и не оценила его величайших познаний по предмету.
— Так и быть, мир! — сказал добродушно Андрюха и протянул руку.
Феклистов с горячностью ухватился за нее и возбужденно затараторил:
— Не обижайтесь, ребятки, я же не со зла! Просто уже достали эти, — он понизил голос и с опаской продолжил, — палачи! Издеваются постоянно, бьют, требуют, чтобы я им путь к спасению указал. А я не знаю его! Понимаете, — он опять сорвался на крик, — не знаю!!!
Мы усадили беснующегося профессора и постарались его успокоить. Через какое-то время, когда это удалось наконец сделать, нормальный разговор все-таки состоялся.
А поведал нам Феклистов вещи весьма и весьма интересные. Нет, то, что у местных жителей проблемы со здоровьем, мы уже, в общем-то, знали, равно как и то, что выбраться из города не всем удается. Но вот то, что у города, оказывается, есть коренное население?! И что оно периодически начинает проявлять активность? А последняя вспышка активности настолько мощна, что грозит полным уничтожением всех «чужаков»?!
Бедолага-профессор рассказал, что когда он в результате облавы попал в милицию и честно написал о своем образовании, степени и прочих ученых заслугах, его быстренько передали в МГБ, где им заинтересовались, и, сам не желая того, он попал под мощный пресс давления со стороны этой грозной организации. Видимо, как раз из-за того, что в свое время оборвалась ниточка, что связывала город с Москвой, местные власти испытывали жесточайший дефицит в людях науки: свои элементарно за это время поумирали — кто от старости, кто от болезни, а новых взять было неоткуда. Да и те, что были в городе раньше, являлись специалистами в весьма специфичных областях, необходимых в основном для работ с минералом. Феклистов, изучая кое-какие документы, что вручили ему офицеры ГБ при ознакомлении с фронтом предстоящих работ, понял так, что сейчас спецслужбы города весьма интересовала проблема восстановления связи с «Большой землей». В силу неясных ему причин раньше этим занимались не ученые, а кто-то совсем другой. Кто? Да он не смог этого узнать — гэбэшники отказались объяснять этот вопрос.
— Погоди-ка, — сообразил я, — если ты на них работаешь, то почему в тюрьме сидишь?
Феклистов устало улыбнулся:
— Человек всегда стремится к свободе, даже в ущерб собственному благосостоянию. Вот и я, зная, что из города мне все равно не выбраться, постоянно предпринимаю попытки сбежать! Меня, естественно, ловят и для острастки сажают сюда!
— Пытаетесь пробить канал на выход своим лбом? — усмехнулся Андрюха. — С тобой понятно, а вот скажи-ка, что эти дети заладили про Леху — крапленый, меченый?
Профессор развел руками.
— Поймите, я не знаю, что здесь происходит. Что там говорить — я в город-то этот попал… — он замялся.
— Выпившим? — деловито спросил Подрывник. — Так мы сами также сюда пробирались — по-другому не получалось.
— Да-да, — закивал Павел Алексеевич, — именно так. И потом, я же давно не занимаюсь наукой. Когда в Чечне началась… война… у меня погибла вся семья: жена, сын… Институт был разрушен во время боев, сотрудники оказались никому не нужными… в общем, я с трудом пробрался в Россию и там… — он опустил голову, — там я тоже был никому не нужен. Ни жилья, ни работы… ничего! И тогда профессор Феклистов стал бомжом! — произнес он тусклым, бесцветным голосом.
Я неловко положил ему руку на плечо и тихонько встряхнул, стараясь приободрить несчастного ученого.
— Да-да, простите! — встрепенулся он. — Так вот, когда я объяснил это местным начальникам, мне элементарно не поверили. Начались угрозы, потом побои, а потом мне сказали, что меня скоро просто шлепнут… «Как саботажника!» — с горечью процитировал он чьи-то слова. — Пришлось соглашаться! Дали мне лабораторию, двух помощников из местных — тупых, но старательных ребят. Вот я и изучаю сей феномен в меру моих сил. Почти три месяца уже, по местному времени. Этот город — он нечто необъяснимое, здесь не работают многие привычные законы физики. Вы видели здешнее небо? Ах, да, конечно видели. А ночь? Вы были на улицах ночью?
— Не, Бог миловал, — решительно сказал Подрывник, — мне кое-что рассказывали, и после этого я здесь на ночь никогда не оставался.
— И правильно делали! — горячо воскликнул Павел Алексеевич. — Ночью здесь царит настоящий ад!
— И в чем это проявляется? — спросил я.
— Это нельзя рассказать — это надо увидеть. — Феклистов взволнованно поднялся со скамьи и принялся расхаживать по камере взад-вперед. — В первый же день моего пребывания здесь я уснул в каком-то полуразрушенном сарае на окраине. Проснулся от диких криков, выглянул… нет, извините, не могу… — Он уселся на топчан и обхватил руками голову.
— Вот так — на самом интересном месте! — возмутился я. — Ну, так хоть дорасскажите о местном коренном населении.
— О призраках? — встрепенулся профессор.
— А они «призраки»? — спросили мы с Андрюхой в один голос.
— Да, — равнодушно сказал Феклистов. — Их можно увидеть только с помощью специальных приборов, и бороться, соответственно, только с помощью такого же специального оружия. По крайней мере, когда Ночной Отдел…
— Какой-какой Отдел? — бесцеремонно перебил его Подрывник. — Батя, ты что — фанат Лукьяненко? Ночной Дозор и все в том же духе?
