верность трону не была сильнее, чем власть человеческих чувств…
Недоумение царя возрастало, и необъяснимая тревога овладевала сердцем Хуфу. Лица принцев просияли надеждой, что новость заставит фараона изменить свою последнюю волю. Все смотрели то на Бишару, то на Джедефа, чье лицо побледнело и посуровело.
— Что ты хочешь сказать этим, смотритель? — спросил фараон отрекшегося отца.
Не поднимая головы, Бишару ответил:
— Ваше величество… Джедеф — сын бывшего жреца Ра, звали которого Монра.
Фараон остановил на нем непонимающий взгляд, а лица Хемиуна, Мирабу и Арбу окаменели. Однако Хуфу, мысленно вернувшись во тьму далекого прошлого, растерянно сказал:
— Ра! Монра, жрец храма Ра из города Он!..
Архитектор Мирабу первым вспомнил трагический день, события которого навсегда запечатлелись в его памяти и постоянно преследовали его в снах.
— Сын Монры? — изумленно спросил он. — Этого не может быть, мой повелитель! Жрец храма Ра… он погиб, а его сын, младенец… Его убил принц Хафра на наших глазах, как и мать мальчика…
Услышав это, Джедеф крепко сжал руку своей возлюбленной.
Горестные воспоминания нахлынули на фараона, принеся с собой беспощадный огонь. Его уставшее сердце содрогнулось:
— Да, я помню… Маленький сын Монры был умерщвлен на том же ложе, где и родился. Что ты скажешь на это, Бишару?
— Ваше величество, — прошептал смотритель. — Мне ничего не известно об убитом ребенке. Я знаю только старую историю, достигшую моих ушей совершенно случайно или по мудрости нашего владыки Ра… Это было непростое испытание для моего сердца, любящего Джедефа, но преданность фараону заставляет меня рассказать ее.
Бишару поведал своему повелителю — с благородными слезами на глазах — историю о Зайе и ее младенце, с самого начала и до того ужасного момента, когда он подслушал невероятный рассказ освобожденной пленницы Руджедет. Закончив свое горестное повествование, он снова склонил голову и замолчал.
Все присутствовавшие слушали в изумлении, а в глазах принцев вновь затеплилась надежда. Что касается принцессы Мересанх, она благоговейно трепетала, широко распахнув глаза.
Пока ее сердце билось в страхе, девушка сходила с ума от дурных предчувствий. Ее горящий взгляд был устремлен на лицо отца, вернее — на его губы, словно она хотела силой своей любви подавить слова, которые могли бы лишить ее счастья.
Повернув мертвенно-бледное лицо к Джедефу, фараон спросил:
— Командующий, этот человек говорит правду?
Джедеф не стал медлить с ответом:
— Да, мой господин! То, что рассказал вам смотритель Бишару, чистая правда.
Фараон взглянул на Хемиуна, потом на Арбу и, наконец, на Мирабу, моля спасти его от кошмара этих не укладывавшихся в голове совпадений.
Злобно посмотрев на Джедефа, принц Бафра во всеуслышанье заявил:
— Наконец-то мы узнали правду!
Фараон не обратил внимания на слова своего сына. Он, как в бреду, говорил:
— Вот оно, предсказание того чародея! Двадцать лет назад я объявил войну судьбе, решив изменить волю владыки Ра. Я отправился сражаться с грудным младенцем. Мне казалось, что все будет так, как я того пожелаю, и потому я ни в чем не сомневался. Я думал, что исполнял свою собственную волю, и был уверен в том, что делал. Поистине, сегодня моя самонадеянность выглядит нелепой, и теперь — благодаря владыке Ра — от моей гордости не осталось и следа. Все вы свидетели тому, как спасенный божественный сын Ра отмстил мне. Он убил предателя, моего наследника, а я избрал его своим преемником на троне Египта.
Фараон замолчал, что-то обдумывая. Собравшиеся поняли, что Хуфу готовился принять окончательное решение, и в тревоге замерли. Принцы ожидали, испытывая острые муки, смешанные со страхом и надеждой. Принцесса Мересанх смотрела на отца немигающими глазами, в которых можно было увидеть мольбу и заклинания о пощаде. Взгляд ее, сдаваясь на милость судьбе, метался между отцом и доблестным возлюбленным, который всем своим видом являл потрясающую выдержку и удивительное мужество.
И снова первым не выдержал принц Бафра.
— Мой господин, одним словом вы можете исполнить свою волю, и да восторжествует она наконец! — вскричал он.
Хуфу поднял голову, будто пробудившись от крепкого сна, и долго смотрел на сердитое лицо одного из своих сыновей. Затем он обвел взглядом лица всех присутствующих и тихо сказал:
— Фараон — это плодородная почва, подобная земле его царства, и благодатные знания всходят на ней. Если бы не невежество и глупость молодости, я никогда не лишил бы жизни непорочные, невинные души.
Все молчали. Многие сердца отравленным кинжалом отчаяния пронзило горькое разочарование. Принцесса Мересанх не сдержалась и охнула так громко, что до фараона долетел этот вздох.
Хуфу сразу понял, кому он принадлежал. Царь жестом подозвал к себе любимую дочь. Она подлетела, словно ручная голубка, и припала к его руке.
Глянув на Хемиуна, царь попросил:
— Принеси мне папирус, о визирь, чтобы я мог закончить свою книгу мудрости самым серьезным уроком собственной жизни. Да поспеши, ибо мне осталось жить не больше часа.
Визирь принес свиток папируса, и фараон развернул его у себя на коленях. Он взял спил из камыша и стал записывать свое последнее наставление. Мересанх вместе с убитой горем царицей стояли на коленях возле царского ложа. Все затаили дыхание, и единственным звуком в комнате был скрип спила фараона.
Закрепив на папирусе свои мысли, фараон опустился на подушки. Он с трудом смог сказать:
— Послание Хуфу его любимому народу полностью завершено.
Прежде чем обрести вечный покой, Хуфу посмотрел на Джедефа и жестом попросил его подойти. Юноша приблизился к ложу владыки Египта и замер, словно статуя. Хуфу взял дрожащую руку дочери и вложил ее в ладонь своего преемника, спасителя и лучшего из сыновей Египта. Свою худую ладонь он положил поверх сцепленных рук детей, а затем обвел взглядом всех окружающих:
— Египтяне, приветствуйте своего нового фараона и его супругу!
Никто не ответил, но все склонили головы и повернулись к Джедефу и Мересанх.
Хуфу смотрел ввысь — он был уже далек от земных радостей и страданий. Царица Мирититес прильнула к нему, и только она одна увидела божественный свет, озаривший великого фараона.
То был свет не могущественного Озириса, владыки загробного мира, а свет бога солнца Ра, плывущего в своей сияющей ладье по небесному Нилу.
Пояснения к тексту
Арсина — очевидно, название этого нома имеет отношение к названию горы Синай на иврите (Хар-Синай произносится как «харсина»).
Ахет — четырехмесячный период половодья, разлива Нила в Древнем Египте.
Баба — второй месяц коптского календаря, ориентировочно соответствующий апрелю по григорианскому календарю.
Лощина смерти/долина вечности — длинная мощеная дорога, соединявшая пирамиду и погребальный храм царя, пролегавшая в восточной части долины. Вопреки ее описанию в этой книге, дорога была не общедоступной, а обнесенной богато расписанными стенами (позже ее покрыли крышей). Долина, в которой был возведен храм пирамиды Хеопса, сейчас является частью современной деревни Назлат аль-Сумман у подножия плато в Гизе. Хотя на месте ее мощеной дороги археологами было
