сказал:
— Теперь ты, Габаль, можешь занять место Заклата. Ты его заслужил.
Габаль нахмурился.
— Я не желаю быть футуввой, — презрительно сказал он. — Поищи себе кого— нибудь другого, кто стал бы охранять тебя. Я же хочу лишь вернуть права роду Хамдан!
— Они и так принадлежат вам, а ты, если хочешь, можешь управлять имением.
— Как это было раньше, Габаль, — вмешалась ханум.
— А почему бы нам не завладеть всем имением? — воскликнул Даабас.
Хамданы одобрительно зашумели, а лица ханум и эфенди покрылись мертвенной бледностью. Габаль метнул на своих сородичей гневный взгляд.
— Владелец имения приказал мне вернуть вам ваши права, а не лишать прав других.
— А откуда тебе известно, что и другие вернут себе свои права? — спросил Даабас.
— Это их дело, — сказал Габаль. — А ты, Даабас, ненавидишь несправедливость, только когда сам становишься ее жертвой.
— Ты честный человек, Габаль, — проговорила в сильном волнении ханум, — как бы я хотела, чтобы ты вернулся в мой дом!
— Я останусь жить с хамданами, — решительно ответил Габаль.
— Но это не приличествует твоему положению!
— Когда мы получим свою долю доходов от имения, мы отстроим дом не хуже Большого дома! Такова воля нашего деда Габалауи.
Эфенди недоверчиво покосился на Габаля и сказал:
— После того что произошло сегодня, мы не можем быть спокойны за свою безопасность.
— Вы сами должны налаживать ваши отношения с жителями улицы, — с презрением проговорил Габаль. — Меня это не касается.
— Если ты будешь уважать наш уговор, — неожиданно вмешался Даабас, — никто не посмеет тебе угрожать.
— Я заявляю публично о законности ваших прав, — решительно заявил эфенди, а ханум умоляюще посмотрела на Габаля.
— Поужинай сегодня со мной, Габаль, прошу тебя как мать.
Габаль пытался догадаться, чего она добивается, так настойчиво подчеркивая свою любовь к нему, но был не в силах отказать ей и сказал, склонив голову:
— Как пожелаешь, госпожа моя!
42
И вот настали светлые дни для рода Хамдан или рода Габаль, как он стал теперь называться. Широко распахнулись двери кофейни, и поэт Ридван занял свое место на скамье. Вновь зазвучали струны ребаба, рекой полилось пиво, клубы голубоватого дыма от кальяна заволокли потолок. Тамархенна танцевала так, что у нее чуть не переломилась поясница. И никого больше не волновало, будет ли найден убийца Кадру. А история встречи Габаля с Габалауи обрастала все новыми легендарными подробностями. Эти дни были лучшими в жизни Габаля и Шафики. И Габаль предложил жене:
— Давай позовем Балкыти жить с нами!
— Да! Пусть он благословит появление внука! — ответила Шафика, которая уже чувствовала признаки приближающихся родов.
— Ты мое счастье, Шафика! — благодарно проговорил Габаль. — И Саида найдет себе достойного мужа из рода Хамдан.
— Вернее, из рода Габаль, ведь теперь нас так называют, потому что ты лучший из всех когда-либо родившихся в этом квартале!
— Нет, нет, — засмеялся Габаль, — лучшим из нас был Адхам. Как он мечтал о счастливой жизни для всех, о том, чтобы люди не занимались тяжким трудом, а лишь распевали песни! И для нас его мечта осуществится.
Однажды, идя по улице, Габаль увидел, как подвыпивший Даабас танцует среди собравшихся в круг хамданов. Заприметив Габаля, Даабас весело взмахнул дубинкой и крикнул:
— Раз ты не хочешь быть футуввой, то им буду я! Габаль, громко, чтобы все его услышали, сказал:
— В роде Хамдан нет места футуввам! Но если кто-нибудь покусится на наши права, мы все должны стать футуввами.
Габаль направился к кофейне, а за ним, пошатываясь от выпитого пива, поспешили остальные. Габаль чувствовал себя счастливым. Обращаясь к своим сородичам, он сказал:
— Из всех жителей улицы Габалауи отдал предпочтение нашему роду, и вы истинные господа на этой улице, а посему вам надлежит любить и уважать друг друга и жить в справедливости. Среди вас не должно быть места преступлениям!
Из жилищ хамданов слышались звуки бубнов и пение. Праздничные огни освещали весь их квартал, тогда как остальная часть улицы была, как обычно, погружена в темноту. Детишки из других кварталов толпились на границе тьмы и света, чтобы хоть издали полюбоваться на праздничное гулянье. Несколько мужчин с усталыми лицами, жители соседних кварталов, зашли в кофейню Хамдана. Их встретили любезно, усадили за столики, предложили чаю. Габаль сразу догадался, что пришли они не только затем, чтобы поздравить хамданов. И верно. Старший из мужчин, Занати, обращаясь к Габалю, сказал:
— Габаль, мы все живем на одной улице, и Габалауи наш общий дед. Ты сегодня самый уважаемый и сильный человек среди нас. Разве не лучше, если не только ваш род, но и все остальные будут жить по справедливости?
Габаль ничего не ответил, а лица его сородичей выражали полное безразличие. Несмотря на это, Занати продолжал:
— От тебя зависит, чтобы справедливость стала всеобщей!
Габаля никогда не интересовала судьба соседей. И все члены его рода тоже были к ним равнодушны, считая себя выше остальных, даже когда сами жили в унижении. Поэтому Габаль мягко сказал:
— Мой дед поручил мне печься только о своих сородичах.
— Но ведь он также и наш дед!
— Это еще как сказать, — вмешался в разговор Хамдан и окинул взглядом пришедших, оценивая впечатление, произведенное его словами. Он заметил, что лица их помрачнели. — А то, что мы ему ближе всех, он сам подтвердил во время встречи в пустыне! — продолжал он.
На лице Занати ясно читался тот же самый ответ: «Это еще как сказать!» Но, видимо, пересилив себя, он спросил Габаля:
— Неужели тебе безразлично, что мы живем в нищете и грязи?
— Нет, конечно, — вяло откликнулся Габаль, — но какое мы к этому имеем отношение?
— Разве вам нет до этого дела? — настаивал Занати. Хотя Габаль искренне сомневался в том, что у этого человека есть право говорить с ним в таком тоне, он все же не сердился: какие-то струны его души отзывались на слова Занати, но, с другой стороны, ему очень не хотелось ради почти посторонних людей взваливать на себя новые трудности и неприятности. Поэтому он молчал. За него ответил Даабас, который запальчиво воскликнул:
— А вы забыли, как вы относились к нам в самые трудные для нас дни?
Занати на мгновение потупил взгляд, потом сказал:
— Кто же посмел бы в то время пойти наперекор футув-вам и высказать вам сочувствие? Ведь футуввы никого не пощадили бы.
Даабас презрительно поджал губы.
— Вы завидовали и продолжаете завидовать нашему роду. Футуввы тут ни при чем!
Занати безнадежно понурил голову.
